Издательство BAbookЕвгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов
Дорогие читатели!
По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!
Читайте, оставляйте восторженные комментарии!
Редакция Книжного клуба Бабук
Глава 23. Димон и зеленка.
Продолжение
До 2017 года любая президентская кампания в России длилась пару месяцев непосредственно перед выборами. Никому и в голову не приходило действительно ездить по стране, собирать волонтеров, выстраивать низовую структуру в регионах. Старые партии опирались на вялый местный актив, но часто региональные отделения были просто ширмой для бизнесменов или жуликов.
Координаторы кампании Навального становились в своих городах настоящими звездами. Они занимались локальными антикоррупционными расследованиями, а их штабы превращались в уникальные площадки, где самые разные несогласные могли свободно собираться, спорить и организовываться. Например, в Уфе появилась традиция еженедельных чаепитий, на которые приходили все местные активисты: левые, либералы, ЛГБТ, русские и башкирские националисты. Люди, которые раньше срывали акции друг друга, теперь, получив место для дискуссии, начали разговаривать. Координатором уфимского штаба была Лилия Чанышева — ради работы на Навального она бросила карьеру аудитора.
Штаб Алексея получил сотни тысяч контактов сторонников и собирал миллионы рублей небольшими пожертвованиями — и поток только нарастал, потому что каждый видел, куда уходят эти деньги.
Главной революцией стал ютуб. В начале весны штаб Навального запустил целый телеканал: в сетке передач было ежедневное утреннее шоу «Кактус», еженедельные часовые выступления Смирнова, Волкова и самого Навального. Выпуски набирали сотни тысяч просмотров, а Алексей рассказывал, что видит рост своей узнаваемости даже на улицах: чем чаще он снимал видео, тем чаще его просили о селфи.
По мере роста аудитории на ютубе Алексей все чаще делал свои заявления эксклюзивом своих же площадок. Он ругался на ленивых новостников в традиционных медиа за то, что они бесконечно упоминают его фамилию ради просмотров, но и по важным поводам не давал комментарии журналистам. Те в ответ все резче его критиковали, а я оказался посреди этого замкнутого круга. С одной стороны, мой проект показывал беспрецедентную для политика прозрачность, а с другой, Навальный часто использовал мой доступ как аргумент против того, чтобы говорить с репортерами: мол, мы и так достаточно открыты, куда еще?
Этот спор тянулся бесконечно долго, и в какой-то момент я не выдержал, нарушив свое собственное правило не давать советы кампании. Я начал уговаривать Волкова сделать традицией большие ежемесячные пресс-конференции Алексея: мне казалось, что это могло бы стать еще одним способом поднять стандарты для российских политиков.
Мне ужасно хотелось посмотреть на Навального под градом вопросов от моих коллег. Довольно часто, слушая его выступления, я представлял линию контраргументов, которая вынуждала бы его точнее излагать свои идеи. А в ютубе, перед лояльной и безответной аудиторией, он мог сам формулировать вопросы удобным для себя образом. Это часто становилось его приемом:
— Вот те, кто против права на ношение оружия, говорят, что русские всех перестреляют. Но ведь мы же ничем не хуже других народов!
Волков отвечал мне, что идея хорошая, но Навальный уперся, и пресс-конференции так и не начались.
Выступления Навального перед волонтерами ужасно походили друг на друга: белые стены штабов или безликие залы в гостиницах, задник с логотипами кампании за спиной, плотная толпа, очередь жмущих руки до встречи, сотни селфи после. Я старательно выискивал детали вроде струйки пота на виске Алексея в особо душном зале в Волгограде или винтажной колонки, которую он использовал вместо помоста в Череповце.
В мае проблему с однообразностью съемок за меня, будто сговорившись, решили региональные власти по всей стране. Волонтеры больше не влезали в помещения штабов, а на любые другие площадки теперь давили с требованием отменить встречи. Навальному приходилось выступать в самых странных местах.
В Тамбове это был полузаброшенный склад. В Великом Новгороде — беседка на окраине города. В Перми — кафе, оформленное под техасский салун. В Пензе — компьютерный клуб, исписанный изнутри граффити. Саб-Зиро смотрел на Алексея с укором.
Самой дикой вышла встреча в Саранске: там недоступными оказались все до единого залы в городе, поэтому штаб нашел автобусы, чтобы привезти сторонников Навального в чистое поле. Я снимал его выступление с опушки леса сквозь листву.
Между Калугой и Псковом у нас выдался свободный вечер в Петербурге. Я страшно скучал по любимому «Бекицеру» с израильской кухней и уговорил всех пойти туда, надеясь отдохнуть. Но в вечернем баре было очень красиво, и я бросился снимать расслабленный разговор Навального с Волковым — так контрастирующий с вечной сосредоточенностью поездок.
С каждой минутой пространство вокруг Навального сжималось, выплескивая в его сторону очередного желающего пожать руку лидеру оппозиции. Когда мы выходили, «Бекицер» устроил Алексею овацию, и вдоль всей барной улицы Рубинштейна по ходу нашего движения поднималась волна аплодисментов. Получилось, что я повлиял на свою собственную съемку, составив план вечера, — но и не залить ее на сайт было просто невозможно.
Новую большую акцию протеста Навальный назначил на 12 июня — день России. Дату объявили еще в апреле, и время подготовиться было и у власти, и у оппозиции.
Мэрия устроила в центре Москвы грандиозный фестиваль исторической реконструкции: Тверскую улицу перекрыли противотанковые ежи и ладьи древнерусских торговцев. Власти предложили Навальному перенести митинг на проспект Сахарова, в сторону от главных улиц, — он согласился. В регионах его штабы подчеркнуто смирялись с требованиями администраций: в Казани, например, акцию провели на окраине города в семь утра!
Волков мечтал сделать московский митинг по-настоящему эффектным, с экранами и звуком на весь проспект, однако чиновники сначала прямым текстом сказали, что не дадут установить экраны, а потом начали давить на подрядчиков, которые могли привезти оборудование. Волков даже нашел нужную технику в Нижнем Новгороде, но фуру не пустили на Сахарова.
Вечером накануне сбора Навальный убедился, что провести полноценный митинг не удастся. И объявил: через четырнадцать часов собираемся на Тверской. В Москве снова должна была случиться огромная несогласовка. Многие обвиняли Навального в провокации — мол, под дубинки полиции попадут случайные люди. Штаб отвечал, что в насилии будут виноваты только силовики.
За полчаса до начала Алексея задержали в подъезде его дома. Я помчался туда, но у здания уже не было ни следа полицейских. Волков снова вел прямой эфир из офиса ФБК, и силовики обесточили все здание. Когда я туда приехал, Леонид в растерянности стоял на выходе, и я отправился на Тверскую. Уже стало ясно, что по всей стране вышло еще больше людей, чем в марте.
В Москве митингующих посчитать было невозможно — несколько групп встали в стороне от реконструкторов, но многие смешались с праздными горожанами. Тверская была уставлена избушками и мельницами. Реконструкторы свешивались с бревенчатых заборов, изумленно наблюдая, как мимо них несут протестующих. «Богатырей не задавите!» — кричали омоновцы группе активистов, оттесняя ее в сторону.
Расставленными по центру космонавтами руководил полковник Сергей Кусюк, бежавший в Москву офицер «Беркута». Его бойцы явно получили команду не сдерживаться. На моих глазах омоновцы уронили на землю парня, которого несли в автозак; с его головы свалились солнцезащитные очки, он потянулся за ними — и тяжелые берцы силовика вдавили в землю и стекло, и руку.
Задержаний было столько, что в какой-то момент в автозаке оказался и я сам — впервые за долгие годы. Когда полицейские скомандовали мне отойти в сторону, я отмахнулся — работаю! — и они тут же потащили меня к автобусу. В спешке они почему-то не засунули меня в клетку для задержанных, а оставили в предбаннике.
Я решил воспользоваться ситуацией и начал снимать через решетку. Силовики приходили, заталкивали в клетку свежую пару задержанных и уходили, не обращая на меня внимания. Я снимал этот конвейер минут десять, пока меня все же не выпустили.
В Москве были задержаны восемьсот шестьдесят шесть человек. Алексея Навального арестовали на тридцать суток.
Режим в спецприемнике был рассчитан на короткие аресты пьяных водителей. Душ раз в неделю, короткие прогулки, невыносимая духота — летний месяц в таких условиях был жестоким наказанием. Алексей после освобождения хохотал, рассказывая, как в начале срока попросил Юлию встретить его жареной курицей и потом двадцать дней подряд в деталях представлял себе это блюдо.
К его освобождению уже начался отпускной сезон, и поездки для открытия штабов решили прекратить: последнюю, по Сибири, без приключений провел Волков.
Пауза позволила мне оценить первые полгода работы. Сайт моего проекта посмотрели сотни тысяч человек, а меня начали постоянно узнавать на улицах Москвы. Я знал, что продолжаю по-честному снимать и отбирать фотографии — почему-то мне было неважно, какой образ Навального из них складывается, — но из-за нападений почти почувствовал себя частью команды ФБК. У меня даже появилась нервозная необходимость доказывать всем остальным, насколько важна кампания. Иногда я отчитывал Наташу за то, что она не смотрит ютуб-эфиры Навального по четвергам!
Зато во время паузы между поездками в конструкции моего проекта нашлась серьезная уязвимость: оказалось, что в Москве я совершенно зависим от штаба. Мне постоянно приходилось выведывать у Киры планы Алексея — и иногда она что-то утаивала или просто не считала интересным для съемки. Я так и не узнал заранее об огромной русалке из колбасы и сыра, которую на день рождения Навального выложили в ФБК в офисном трэш-стиле.
В июле Навального неожиданно вызвал на дебаты Игорь Стрелков. После катастрофы малайзийского «Боинга» он под давлением Кремля вернулся в Россию, где три года пытался построить движение имперских националистов. Теперь мнущийся Стрелков стоял на нелепом компьютерном фоне и говорил, что не считает Навального не то что националистом, но даже оппозиционером.
Согласие Алексея на дискуссию привело меня в ужас — я хорошо помнил пыточные подвалы Стрелкова в Славянске и не представлял, как с таким человеком вообще можно добровольно встречаться. Ответ Навального был прагматичным: он надеялся зимой, перед выборами, потребовать дебатов с Путиным, и отказ делал бы эту позицию уязвимой.
Я решил, что спор с военным преступником — повод временно отодвинуть стену между мной и Алексеем. Он как раз записывал три вопроса Стрелкову, которые должны были задать темы дебатов, и я подробно рассказал про Славянск. Навальный решил сосредоточиться на «Боинге» как на самом однозначном эпизоде, и я немного помог ему с формулировками.
Казалось, в те недели я был близок к тому, чтобы потерять нейтральность в съемках, — но тут иллюзия взаимопонимания оказалась разрушена.
За день до дебатов Кира внезапно попросила меня не снимать рукопожатие Навального со Стрелковым — необходимое проявление вежливости перед эфиром. Она предвидела неизбежный сценарий: эта фотография разлетится и станет символом союза Навального с имперцами. Кира предлагала мне опоздать на съемку или отвернуться в нужный момент, но я сразу почувствовал, что это будет предательством всех моих громких слов о независимости.
Я пообещал, что буду держать в уме потенциальную скандальность кадра и постараюсь выбрать ракурс так, чтобы подчеркнуть формальность рукопожатия, — но в штабе решили просто меня обмануть. Рубанов сказал мне, что Навальный со Стрелковым приедут в студию прямо перед эфиром. Я на всякий случай приехал за час, и Рома не пустил меня под предлогом того, что площадка не готова, — а политики уже были внутри.
Все эти месяцы мне писали люди, уверенные, что все мои манифесты про независимость не всерьез. Неужели так считал и Алексей? Я ходил под дверью и бесился. Рубанов пустил меня внутрь за несколько минут до старта, когда Навальный со Стрелковым уже косились друг на друга через стоящий в кадре стол.
С началом эфира меня выгнали из студии, и я устроился у одного из мониторов, слушая дебаты. Алексей иногда пытался зеркалить оппонента, доказывая ему, что сам не чурается националистических идей, но Стрелков выглядел так дико, размахивая попеременно марксизмом и сакральностью царя, что предметно спорить с ним было невозможно.
Сразу после дебатов я прорвался в гримерку, фотографируя, как с Навального снимают пудру, необходимую для эфиров под софитами. Стрелков, отказавшийся от макияжа, нервно потирал руки рядом. Через несколько минут я выложил съемку, и твиттер заполнился недоумением: как же так, Навальный платит Фельдману за пиар, а получает такие снимки.
Я решил, что раз мои публикации по-прежнему поражают скептиков, то надо продолжать — пообижаться пару дней и забыть. До выборов оставалось полгода, и Навальный только начинал.
«Мечтатели против космонавтов»
электронная книга
аудиокнига
бумажная книга
бумажная книга с автографом автора
