Издательство BAbookЕвгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов
Дорогие читатели!
По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!
Читайте, оставляйте восторженные комментарии!
Редакция Книжного клуба Бабук
Глава 17. Мертвая тишина
Продолжение
Таксист, к которому я пересел, на въезде в Днепропетровск внезапно стал бешено озираться — оказалось, что он никогда не выезжал за пределы родного района. К тому моменту я привык несколько раз в месяц ездить в командировки за границу. Между украинскими поездками я снимал выборы в Турции и готовился к референдуму о независимости Шотландии.
Mashable охотно брали все мои съемки, в «Новой газете» подняли зарплату и отправляли меня, куда я хотел. Меня начали узнавать на улицах в Москве, а однажды кассир сделал скидку на печать фотографий и пожелал снимать больше позитивного. Я понимал, что нащупал успех, — но сильнее всего гордился тем, что за неполный год в Украине сумел увидеть все фазы по-настоящему исторического перелома. Постепенно я пришел к мысли, что хочу собрать снятое в большой фотоальбом.
Я представлял себе книгу, которую читают и в Москве, и в Киеве. Россияне увидят в ней, что на Майдане и в украинской армии были живые, нормальные люди, а не выдуманные фашисты; украинцы увидят, что на Донбассе и в Крыму были не только российские боевики и солдаты, но и местные жители, поверившие пропаганде и испугавшиеся. Одновременно я думал и про репрессивные законы: эмиграция казалась все ближе, а книга стала бы прекрасным портфолио — и, вполне может быть, итогом моего последнего столь глубокого погружения в какую-то тему.
Выпустить такой альбом в России в 2014 году было просто невозможно. Все мои знакомые журналисты при попытках издать книги сталкивались с цензурой: кому-то навязывали более спокойную обложку, кого-то просили изменить название, кому-то пришлось заменить самые острые куски белыми страницами. Я написал в несколько издательств, но везде отшатнулись, услышав тему.
В конце концов я придумал простое решение, три буквы из панк-песен: DIY. Сделай это сам. Идея издать книгу самостоятельно казалась мне волшебно лихой, но я совершенно не понимал, с какой стороны подступиться к процессу. Отгадку неожиданно подсказал человек, пытавшийся меня отговорить. Иван Колпаков в те месяцы готовил к публикации книгу воспоминаний своих бывших коллег по «Ленте», а я выпрашивал у него рукопись и заодно рассказал про свою задумку.
«DIY плох всем, — писал мне Ваня. — Это значит, что тебя не взяли в издательство. То есть нет знака качества. Это позорно».
Пытаясь переубедить меня и напугать сложностями, Колпаков перечислил все стадии процесса — и теперь у меня наконец-то был перед глазами план действий. Я начал с команды: из эффектного журнала New Times, для которого я иногда снимал, как раз уволились дизайнер Ваня Степаненко и фоторедактор Оля Осипова. Они согласились помочь — и теперь я ночами раз за разом перебирал свой архив, чтобы они могли приступить к работе.
Украинские войска потерпели под Иловайском страшное поражение, потеряв сотни бойцов погибшими, ранеными и попавшими в плен. Через несколько дней Порошенко был вынужден подписать Минские соглашения: немедленное прекращение огня, «временный порядок местного самоуправления» в Донецкой и Луганской «республиках», амнистия для их солдат.
Британцы так затянули с визой, что вместо Шотландии я поехал в Днепропетровск — город, который за время войны стал неформальным центром сопротивления сепаратистам. Местные олигархи создали свой добровольческий батальон и поддерживали еще несколько соседних; именно эти батальоны удержали линию фронта в первые месяцы войны. Теперь в Днепропетровск непрерывным потоком ехали гробы и скорые.
Ходили слухи, что после прекращения огня произойдет обмен пленными, и я надеялся снять об этом отдельную историю. Я представлял, как зацеплюсь за кого-то из возвращенных украинских солдат и проеду с ним весь путь до дома. О чем он будет думать? Как будут реагировать люди вокруг? Что скажут родные и соседи?
Впрочем, обмен продолжали откладывать: бои не прекращались. Только приехав, я попал на похороны трех бойцов, убитых на девятый день «перемирия». Слоняясь по городу без всякого плана, я неожиданно нащупал мощную историю — про тыловой мегаполис, который вечно ждет беды и пытается бодриться. Огромный недостроенный отель на берегу Днепра украсили гербом Украины; пирамиду на набережной увенчали гильотиной со словом «люстрация»; на рынке повсюду продавалась камуфляжная форма.
Доска объявлений в одном из скверов показывала путь, который прошла Украина. Сначала стенд отдали под рисунок памяти погибших на Майдане — фигурка с деревянным щитом и флагом тонула в огне из покрышек. Теперь же прямо поверх картинки вешали портреты: погиб под Иловайском, в Карловке, 29 августа, 31 августа, в Иловайске, в селе Пески, в Иловайске, 29 августа, 29 августа, 31 августа.
Полные списки висели на входе в областную администрацию. Десятки листов бумаги мелким шрифтом: пропали без вести, освобождены, погибли. Рядом с именем одного из объявленных убитым было от руки приписано: «Я живой».
Внимательнее всего я читал списки пленных. Сепаратисты теперь вместо подвалов использовали пыточные тюрьмы и задерживали за любое неповиновение. В списке рядом с каждым гражданским указывали профессию — журналист, священник, художник, судмедэксперт, директор интерната престарелых.
В те же дни в Днепропетровск приехал Крис Миллер, улыбчивый американец, который уже много лет жил в Украине. Раньше он работал учителем английского в миссии Корпуса мира на Донбассе, а к началу Майдана устроился корреспондентом в киевскую англоязычную газету. С января он писал для Mashable — и теперь его наконец-то взяли в штат, пообещав свободу в выборе тем и зарплату, на которую можно было жить в Нью-Йорке. Я начал надеяться, что мой фриланс для американского издания закончится так же.
Однажды мы вместе отправились в госпиталь, где лечили раненных под Иловайском. Многие из них потеряли ноги или руки, но нас пустили в отделение к получившим осколочные ранения. Почти каждого спасли считаные миллиметры: металл застревал в ключицах и челюстях, совсем рядом с артериями и венами.
Мы с Крисом зацепились языками с небольшой компанией, собравшейся в одной из палат. Все трое были бойцами батальона «Донбасс», двое представились позывными. На кровати, прижимая к груди ноги, сидел Эдуардо с седым чубом-ирокезом — он пустыми глазами смотрел в окно, перечисляя позывные погибших товарищей. Рядом молча сидела его жена, вся в черном; иногда она нежно, будто пытаясь не навязываться, касалась его ноги. Пуля пробила руку Эдуардо насквозь, на излете выбив несколько зубов и разбив челюсть.
Больше всего говорил Фагот, командир противотанкового взвода. На его плече красовался шеврон с мультяшным пиратом, а зеленые глаза в точности повторяли цвет камуфляжа. Он был одним из старших офицеров, попавших в окружение.
Тем, кто оказался в Иловайском котле, предоставили коридор для выхода, но стоило им начать движение, как дорогу обстреляли «Градами». Фагот рассказал, что его с бойцами окружили российские солдаты: под слово офицера они обещали, что не передадут их сепаратистам и быстро вернут домой. Поначалу к нему относились хорошо, ведь он когда-то был офицером советской армии, — но через несколько дней отправили в Донецк. Сепаратисты жестоко избивали его в подвалах и вернули домой только из-за осложнения после ранения. Фагот плакал, рассказывая про товарища, убитого ракетами «Градов»: в Киеве у того остались трое детей.
Еще заходя, мы представились: Крис из Америки и Киева, Евгений, фотограф из российской независимой газеты. Почему-то Эдуардо и Фагот не смотрели на меня с осуждением, а мне хотелось провалиться сквозь землю. Я впервые оказался лицом к лицу с людьми, напрямую пострадавшими от вероломной атаки армии моей страны.
Третий боец, Александр, хотел покурить, и мы вышли на улицу. Он снял повязку, показывая швы на горле: осколок чудом не убил его, застряв в кадыке. Я таращился на рану, как оглушенный, — не из-за ее вида. Фагот посмотрел на меня и спросил, что случилось.
— Я же из России. Мне стыдно.
Он положил руку мне на плечо, приобнял и сказал что-то успокаивающее.
«Врозь».
Я засыпал дома, когда в голове вдруг зажглось это слово, идеальное название для моей книги про революцию и войну в Украине. Я шел до конца по пути DIY, собирая деньги на издание с помощью краудфандинга. Это был прыжок в неизвестность внутри прыжка в неизвестность: мне предстояло объяснить читателям, что за книгу я готовлю, чтобы они заказали ее, даже не полистав.
Альбом занимал все мое время. С Ваней и Олей мы раскидывали на полу ковер из снимков, потом я садился обзванивать московские типографии, а позже бросался спорить с менеджеркой «Планеты», краудфандинговой платформы, — там хотели, чтобы я не называл события в Украине революцией и войной.
Обложкой стал кадр с Грушевского, который я нашел в архиве при работе над книгой: горящая баррикада, а спиной к ней — воздевший руки человек. Я забраковал эту фотографию при отборе в январе из-за ошибки с экспозицией — она была слишком темной. Каким-то чудом кадр сохранился на диске, но теперь я никак не мог вспомнить, что происходило вокруг и почему этот человек так стоял. Получилась немного мистическая история — то, что надо.
Название оказалось финальным кусочком пазла. «Врозь» стала книгой о том, как нежелание увидеть в оппоненте человека порождает насилие, которое дальше воспроизводится и воспроизводится. От первых студентов, избитых беркутовцами на Майдане, до Фагота — всего лишь несколько витков.
В те же дни я снимал в Москве «Марш мира», редкую согласованную акцию противников войны. Десятки тысяч человек несли по бульварам флаги России и Украины, а вокруг, за полицейскими ограждениями, бесновались сотни сторонников сепаратистов. Я шел по холмистой улице и думал: какими они видят друг друга? Либералы, коммунисты и националисты, выступающие за мир, — что они думают про тех, кто с самодовольной убежденностью показывает им из-за забора фотографии сожженных тел в одесском Доме профсоюзов? А их оппоненты? Они же видят, как внутри забора два с половиной часа идут несогласные, хотя пропаганда целый год говорила, что вся страна поддерживает войну?
Прямо перед стартом краудфандинговой кампании я испугался и снизил цель сбора на четверть. Сразу стало ясно, что я ошибся: счетчик не успевал замереть на месте, перематываясь выше и выше после каждой новой покупки. Я придумал с каждым проданным альбомом включать Special K группы Placebo (Пара-пам-пам-па-ра-рам! Пара-пам-пам-па-ра-рам!), но иногда даже не успевал дослушать песню перед новой покупкой. А главное, идея сработала и в России, и в Украине — даже заказов было примерно поровну.
Теперь я наконец-то смог переключиться на другое большое дело — свадьбу с Наташей. Все эти безумные месяцы она была рядом — пусть не в поездках, но в постоянно открытом чате фейсбука. Мы договорились, что я буду писать обо всех деталях, и «УХ НУ И ЖАХНУЛО ЗА ОКНОМ» перемежалось с «проехал блокпост» и «слушай, такой разворот в книгу придумал!». Наташа чувствовала, что для меня важно быть в самом центре событий — она называла это «гребнем волны», — и поддерживала каждый шаг. Альпинисту лучше сорваться со скалы в двадцать восемь, говорила она, чем, лишенному гор, уныло бухать в пятьдесят на офисной работе.
27 сентября мы поженились — играли с друзьями в обручальный настольный хоккей, закатывали глаза, слушая торжественную речь тетечки в ЗАГСе, и целовались. Даже мрачная песня Billy Talent, c которой я провел те месяцы, заканчивается словами о любви:
Dead silence, no time to be afraid
My love, I will see you again
«Мечтатели против космонавтов»
электронная книга
аудиокнига
бумажная книга
бумажная книга с автографом автора
