МОЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРЕМИЯ. СЕРГЕЙ ЛЕБЕДЕВ

БЕЛАЯ ДАМА И ЧЕРНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Вся проза Сергея Лебедева связана с символами исторической трагедии, пережитой СССР-Россией в ХХ веке, и с символами неразрывно сплетенных с этой трагедией преступлений, самой же этой страной и совершенных, теперь уже не только в ХХ, но и в XXI веке. Вокруг очередного такого символа строится и его новая книга «Белая дама» (Рига: Издательство «Медузы». 2024), действие которой происходит в донбасском шахтерском поселке в течение пяти дней в июле 2014 года. Это как раз те дни, в которые был сбит пассажирский «боинг». 

Россия уже ведет войну на Донбассе, уже попраны не только нормы  международного права, но и вообще все нормы, которые так трудно вырабатывала и выработала цивилизация ради самой возможности своего существования. Происходит откровенное, ничем не прикрытое торжество чистого зла. 

О том, что оно имеет давнее, глубинное - в буквальном смысле - происхождение, и говорится в этой книге. Сергей Лебедев пишет об осязаемом предмете, который это зло в себе воплощает. Это ствол шахты 3/4, в которую во время Второй мировой войны сбросили тела тысяч убитых евреев. 

Генералу Королю, которого с началом российского вторжения присылают из Москвы с заданием инвентаризировать захваченные оперативные архивы СБУ и произвести учет агентуры для перевербовки, кажется, что в этом шахтном стволе среди тысяч мертвецов «закопан в глубине, а смотрит — будто рядом стоит. Тот, кто все видел и помнит. Свидетель — невозможный, загробный».

Этот свидетель, немецкий инженер, еще до октябрьской революции построивший эту шахту, работавший на ней и убитый во время немецкой оккупации Донбасса за свое еврейское происхождение, становится одним из голосов, говорящих о происходящем. И понимает он это происходящее самым глубоким - опять-таки в прямом смысле - образом: 

«Нас невозможно помнить, потому что невозможно помнить сотни метров мертвых людей. Под нами лежат расстрелянные немцами пленные красноармейцы. Под ними — расстрелянные большевиками, когда Красная армия отходила, арестанты советских тюрем. Под ними — казненные в Гражданскую наступающими и отступающими войсками белые, красные, зеленые, случайные поселковые, взятые в заложники... Под ними — убитые забастовщики первой революции, 1905 года. Стратиграфия. Ярусы. Единство в окаменении. Как я уже сказал, в нас нет ничего призрачного. Мы слишком реальны. Чудовищно реальны. Но как нас назвать? Что мы? Залежь человеков, над которой, как над железными рудами Курской магнитной аномалии, начинает сбиваться, шалить компас? Моральный компас? Вещество? Но какое? Имени ему нет ни в одном языке. Евреит? Жидоит? Философский камень нового века, чистая субстанция молчания? Нечто подобное волшебной цепи Глейпнир, которую, как известно, гномы сделали из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил, рыбьего дыхания и птичьей слюны — того, чего больше нет в мире? Мы — безъязыкий ужас европейского подсознания. Его самый глубокий подвал, где, как в лепрозории, заперто неисцелимое прошлое. То, что невозможно ни поименовать, ни отмолить. Живущие рядом, в окрестностях шахты, знают про нас. Но я бы даже не сказал, что это абстрактное знание. Это скорее усилие отчуждения. Усилие непамятования — при том, что человек знает, что́ именно следует не помнить».

В шахтерском поселке есть женщина, о которой ее дочь знает, что «мама именно к этому стволу была приставлена — как страж, как хранитель запечатанного колодца или сосуда». Сергей Лебедев и здесь пользуется своим излюбленным приемом - соединяет символическое и предметное: женщина эта, Марианна, работала заведующей шахтной прачечной. И относилась к тайному сестринству, которое представляет собой «рассеянный, скрытый от обыденности род особых женщин: не ведьм, не колдуний, не целительниц, не знахарок — Белых Дам, что проходят по земле неузнанными». Именно болезнь и смерть Марианны становится не причиной, но знаком того, что зло, забетонированное в шахте, набрало новую силу. После смерти Марианны ее дочь начинает видеть все это особым образом:

«Воспарив во сне над поселком, она новыми чувствами узнавала, почему мама оказалась именно здесь. Видела драму, запечатленную в ландшафте, в самих сторонах света. Ощущала роковую раздвоенность пограничья, силы государств, Украины и России, сталкивающиеся на оси Запад — Восток; той оси, согласно которой стоит их с соседями дом: Жаннины окна на закат, соседские на восход. Следила, как повторяется эта же ось в небе: там проложен воздушный коридор, авиатрасса, дорога ее мечтаний и грез, связывающая те же Запад и Восток. Чуяла глубину угольных выработок под поселком, под всей окрестностью, угрожающий объем оставшихся в земле после добычи угля гигантских каверн: само мироздание здесь будто зависло над пустотой, уже проседает и готово рухнуть. И резко, болезненно, как занозу, ощущала шахтный ствол 3/4, вертикаль, пронизывающую миры, соединяющую подземелье, земную поверхность и небо. И ощущала — впервые — неизбытое зло места. Распознавала в нем, в месте, как распознают скрытую гниль или порчу, то страшное, низовое, земляное, что Марианна всю жизнь отмывала, не позволяя распространиться, накопиться, загустеть, заматереть, что составляет рок, который вовсе не обязательно сбудется, но может сбыться, если новые злодеи невозбранно вступят в след прежних и прольют новую кровь поверх старой».

Мысль о том, что концентрация зла каким-то образом связана с физическими земными разломами, появилась у Сергея Лебедева раньше, чем «Белая дама». В предыдущем его сборнике есть рассказ «Й», и в нем он написал о том, как «скальные основания Германии и Франции отталкиваются друг от друга по линии Рейна, порождая тектоническую дрожь, каменную трескотню, шум и смятение горных пород. Отсюда и берутся геотермальные источники, горячие, соленые воды, что под давлением поднимаются вверх по трещинам и изливаются на поверхность: избытки, излишки с жаркой дьяволовой кухни глубин». 

И далее в рассказе «Й» следовало наблюдение, которое явно относится и к новой книге о Белой даме, которая пыталась и не сумела  отмыть черное зло, замурованное в шахтном стволе 3/4 на Донбассе: «Русские писатели, вампиры, чуткие как раз к разрывам реальности, к безднам под непрочным покровом бытия, чувствовали скрытую механику этого места — и тянулись к ней. Лукавая стихия воды претворяется в постоянную игру с судьбой, в перемигиванье карт и вращение рулетки, похожей на колесо водяной мельницы. А под землей, под фундаментами игорных домов, крутятся шестерни тектоники, вспыхивают и угасают импульсы, порожденные растяжением земной коры. И вода несет в себе наверх, в бассейны и купальни, эхо нижнего мира, жаркие голоса преисподней, стуки подземных молотов... Ими и питается русский язык».

В книге «Белая дама» звуки нижнего мира обрели новое воплощение. Они предстали в виде упрятанного в шахте преступления, точнее, множества спрессованных преступлений. Они и вытолкнули из своих недр ракету, ударившую по пассажирскому «боингу» и по жизням миллионов людей.