Дмитрий Губин. Германия, где я теперь живу

Дорогие читатели!

Мы продолжаем публиковать книгу Дмитрия Губина «Германия, где я теперь живу». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу еще и в аудио версии. Книгу совершенно замечательно прочитал сам автор.

Читайте, слушайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Лето. Август. Мюнхен. Нежный вечер.

Мы с Вольфом в биргартене на Виктуаленмаркт — маленьком историческом рынке, без которого Мюнхен так же непредставим, как и без трех Пинакотек и псевдоготической Новой Ратуши на Мариенплатц. 85-метровую башню которой венчает изваянная по заказу ханжей, но все же узнаваемая фигурка Münchner Kindl, Мюнхенского Дитя(ти). Этот ребенок во всех прочих местах, оседлав пивную бочку, держит в руке кружку. А на Ратуше — Библию...

Немецкий биргартен — это длинные общие столы, общие лавки. Над головой — обычно каштаны (спасают от дождя), под ногами — обычно гравий (прольешь пиво — ничего страшного), а пиво подается той пивоварни, с которой биргартен вступил в любовную связь. К выпивке прилагается немудреная гастрономия. Например, Leberkäse, тот самый «колбасный хлеб» из советского детства, про который я в главке про немецкую кухню упоминал. Или соленые крендели-Brezeln. Просто если в мюнхенском биргартене гастрономической нормой будет halbes Hendl, половина курицы-гриль, то в кёльнском — какой-нибудь Himmel und Äd. Название можно перевести как «Рай и ад»: «Himmel» — «небо», а «Äd» на диалекте кёльш — «земля». Диалектичное блюдо состоит из мятого картофеля («земляного яблока», «Erdapfel» на кёльше), яблок (падающих с небес), жареных кровяной колбасы и лука. Вариация «Tote Oma», «мертвой бабушки» из ГДР…

Впрочем, еду можно приносить свою: этим биргартен отличается от Gasthof, Gaststätte, Kneipe, Taverne и прочих гастропитейных заведений. Biergarten — он в равной степени и про пиво, и про сад, где право на место под каштанами имеет каждый. Даже тот, у кого еле наскреблись монеты на выпивку, а из еды он может позволить лишь домашний бутерброд…

И вот мы с Вольфгангом наслаждаемся садом. Это наш первый год в Германии, этой мой первый Виктуаленмаркт, и пиво мое немецкое тоже первое.

Дело в том, что в России я не пил пива. Вообще. Я пил вино. Я был франкофон. Детство провел в Алжире, рос на журнале комиксов Pif, слушал Dalida и Moustaki, а во взрослой жизни пиво презирал: оно мне казалось плебейским, простецким напитком.

И вот я погружаюсь в иную жизнь, в которой Вольфганг, к моему удивлению, уже свой. «Ты будешь Helles или Dunkles?» — «Вольфик, не знаю. То же, что и ты». — «Zwei Helle, bitte!»[1] 

Вокруг нас в саду идет представление театра жизни. Я чувствую себя почти как во Франции, где любой посетитель уличного кафе сразу получает место в партере: поэтому там стулья на террасах неизменно повернуты к улице. Лавки так не расставишь, но у них функция схожая: сблизить разобщенных людей в едином действии, даже когда оно состоит в наблюдении.

Вот компания явных работяг за столом по соседству. Перед ними разномастные, из дома прихваченные скатерки: значит, еда у них тоже своя. К работягам подкатывает дама тревожного возраста и редкого для Германии вида. На ней серебристое платье, боевой макияж, а в руке кружка с пивом — можно биться об заклад, что не первая. Она подсаживается на скамейку то к одному, то к другому пытающемуся сохранить остатки невозмутимости мужчине. Мужчины аккуратно отодвигаются. Классика жанра: вот за столиком дама — на даме панама, под ней томный взгляд. Но панама упряма, хоть плюет на панаму уже двадцать восьмой кандидат...[2] Впрочем, даму никто не гонит, работяги с ней перебрасываются словами, и дама, периодически принимая позу горнистки (где кружка заменяет горн) отпивает, а потом произносит что-то, от чего рабочий класс складывается пополам от хохота.

За сценой с работягами и дамой как бы невзначай, но с интересом следят другие столы. Посетителей прибывает. Вот семья с двумя детьми-подростками. На столе перед ними четыре полных бокала. Родители точно взяли себе пиво, а что купили детям — не знаю. Возможно, яблочный шорле: смесь сока с газировкой. В Германии, говорит Вольф, это популярно. А возможно, радлер: смесь пива с лимонадом. В Германии употребление пива и вина в присутствии опекунов разрешается с 14 лет, а с 16 лет — просто разрешается…

Раздается гравийный шорох, и над ухом звучит: «Entschuldigung, ist hier frei?»[3]  Я поднимаю глаза — и столбенею. Перед нами — чокнутый профессор из фильма «Назад в будущее». Не узнать невозможно. Седые патлы. Горящие глаза. На ногах — ролики. Точно, он! Конечно, профессор, садитесь! Вы ведь из фильма, я вас узнал, только простите, я плохо говорю по-немецки! — «No problem, можем по-английски! Откуда вы, парни? Из России? О! У меня есть друг в России, в Якутии! Он шаман! Да, настоящий шаман! Он и меня научил своему искусству, я тоже шаман! А еще у меня есть подруга в Петербурге, виолончелистка Татьяна Гутман, вы ее, случайно, не знаете?» Теперь удивляется Вольф. Знает! Ну, то есть лично не знаком, но слышал!.. Она реальная знаменитость!

Фантастика!.. Баварский биргартен, идущая приключений дама, чокнутый профессор, шаманы, виолончели, давай еще по кружечке светлого…

Так биргартены выполняют свою важнейшую функцию: социализации. Где пиво не цель, а посредник: примерно такой же, каким является шаман для разговора с душами предков. Ту же функцию выполняют в Англии пабы, где свято блюдущие социальную дистанцию англичане в давке и шуме вынуждены тесно общаться друг с другом. И там пиво вообще неважно, потому что то, что пьют англичане, с немецкой точки зрения пивом назвать нельзя…

А в Германии я много раз пил пиво дивное, фантастическое. И темное, почти черное бамбергское Rauchbier — копченое, «с дымком», в бочки с которым, согласно легенде, опускают раскаленную кочергу. И мартовские плотные, крепкие доппельбоки, «двойные козлы», самые лучшие из которых варят в монастыре Андекс… И реально черное (schwarzes) пиво на бывшем железнодорожном вокзале в Лейпциге…

И еще я вспоминаю одну старую даму в биргартене на альпийском курорте Бад-Райхенхалль. Был серый майский день, накрапывало, и мы с Вольфгангом волновались, как бы не сорвалась поездка на Кёнихзее — самое красивое горное озеро в мире, с изумрудно-зеленой водой, с флотилией деревянных корабликов с электромоторами, с фантастическим эхом, с водопадами и с потрясающей красоты кулисой Альп. Дама была реально стара. В отличие от серебряной рыбки на Виктуаленмаркт, на ней была спокойная дорогая одежда. Она сидела под цветущими каштанами в том полном достоинства одиночестве, в каком умеют пребывать знающие себе цену люди. Кружка перед ней была почти что пуста.

— Однако она пьет пиво масами, — сказал Вольф, имя в виду, что кружка перед старой дамой литровой емкости.

Мы погуляли по курортному саду, подышали каким-то невероятным воздухом в галерее градирни, где сквозь срезанные ветви терновника стекали целебные соленые воды, и вернулись. Дама — думаю, ей было хорошо за восемьдесят — сидела, чуть откинувшись назад, и, о чем-то думая, едва заметно улыбалась. Это были взгляд и улыбка умной, много чего повидавшей женщины. Только пива в кружке было больше, чем час назад.

— Ого, это она взяла уже второй мас! — сказал я.
— Если не третий, — откликнулся Вольф.

Это были наши с Вольфгангом счастливейшие, как я теперь понимаю, годы. Мы уехали из страны, где оба задыхались, и не знали, что впереди нас ждут пандемия, война и (может быть, как раз вследствие пандемии и войны) изменение наших отношений. Но и у старой женщины было счастливое время: это читалось в ее внимательном, быстро пробежавшем по нам взгляде. Возможно, она каждый день приходила сюда из своего отеля, или из своего альпийского дома, и пила, наслаждаясь, не столько пиво, сколько свои воспоминания. Была у бельгийского шансонье Сальваторе Адамо такая песня — «Время в бутылке». Про то, что если бы время можно было налить в бутылку, Адамо отпивал бы из нее маленькими глотками лучшие моменты своей жизни… 

Вот именно об этом я и хотел вам рассказать. А не о знаменитом законе о чистоте пива, принятом в 1516 году в славном городе Ингольштадте, чья слава ныне держится не на пиве, а на заводах по производству Audi. Не о солоде и хмеле, не о верхнем и нижнем брожении. Не о пяти тысячах сортов немецкого пива, включая лагеры и пильзнеры, вайсы и вайцены. Тут википедия в помощь.

Но википедия не скажет вам, что для обретения своего места в мире порой достаточно места за столом в биргартене под каштанами.

А как бы ни был немецкий биргартен набит, свободное место там всегда найдется.

1. «Два светлых пива, пожалуйста!». «Helles Bier», или просто «Helles» — светлое пиво, «dunkles Bier», «Dunkles» — темное.
2. В песне «Машины времени» поется «…и клюет на панаму…» — но в данном случае это так же неважно, как и то, была ли панама на даме в биргартене на Виктуаленмаркт.
3. «Простите, здесь свободно?» (нем.)

Купить электронную книгу целиком
Купить аудиокнигу