Дмитрий Губин. Германия, где я теперь живу

Дорогие читатели!

Мы продолжаем публиковать книгу Дмитрия Губина «Германия, где я теперь живу». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу еще и в аудио версии. Книгу совершенно замечательно прочитал сам автор.

Читайте, слушайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Оп-с…
Когда я садился за эту книгу, то давал себе слово: никакой политики! Только про повседневность! Только про быт! И вот предыдущая глава получилась как раз про политику, а я не знаю, как из этого выбираться. Да вот так: махну рукой, сменю тему и расскажу вам про Фуггерай.

Впрочем, вначале не про Фуггерай, хотя Фуггерай — именно то, что выделяет Аугсбург среди всех жемчугов, нанизанных на нить баварской Романтической дороги.

Вначале — цитата.

«В Восточном Берлине Хонеккер принимает евреев, — сообщил дядя, — мне туда ехать поздно. А вам, молодым оболтусам, в Германии — самое место. Там полно всякой швали. У них стабильная социальная система, вас никто и не заметит». Так начинается «Russendisko» Владимира Каминера: единственного преуспевшего в Германии писателя-эмигранта из гигантской постсоветской волны. А точнее, единственного эмигранта из постсоветской волны, кто стал в Германии писателем и преуспел. Книжка, рассказывающая о жизни эмигрантов, пытающихся как-то найти себя в Берлине, была столь популярной, что по ней был даже снят фильм с красавчиком Маттиасом Швайгхёфером в главной роли…

Но обратите внимание: книга начинается с замечания о немецкой социальной системе. Которая много кому давала прибежище, приют и спасение. Потому что помощь нуждающимся — в Германии и традиция, и история, и социальный институт. Дома престарелых, госпитали для неимущих, горячие обеды для голодных — это все главы истории, которая продолжает писаться. Я только что съездил в Бад-Тёльц — курорт в альпийском предгорье, где на своей вилле любила проводить каникулы семья писателей Маннов. И первое, что я увидел на дверях церкви Вознесения Девы Марии — расписание бесплатных благотворительных обедов. Ими занимается Мариинская мужская конгрегация. Социальные институты, зародившиеся задолго до становления немецкого государства, спасают людей и сегодня. В том числе и потому, что действуют независимо от государства.

Так вот: история Фуггерая — это история о том, как один человек может заменить собой целый социальный институт. При условии, что у него есть вера, честь, сила, ум, плюс (что намаловажно) — деньги.

Человека этого звали Якоб Фуггер, родился он в 1459 году в Аугсбурге, а прозвище у этого Якоба было «Богатый». К концу жизни он, вероятно, и правда был самым богатым человеком Европы. Он кредитовал и Габсбургов, и Ватикан. Если вы посмотрите на старинную карту рубежа XV-XVI веков, то обнаружите, что из значительных европейских городов на ней отмечены Рим, Венеция, Париж, Лондон… и — правильно! — Аугсбург. А как же без Аугсбурга? Кто в Европе Аугсбург не знает?! Средоточие лучших в мире серебряных дел мастеров. Отправная и конечная точная оживленнейшего торгового пути Аугсбург-Венеция. Якоб Фуггер Богатый был купец, банкир и горнодобытчик, он отправлял в Италию серебро и привозил из Италии хлопок, а еще он держал монополию на европейскую медь, а еще торговал ртутью и городами, а еще определял войны и мир, не говоря уж про влияние на свой родной Аугсбург. Состояние Фугера составляло примерно 2% тогдашнего годового европейского ВВП.

И вот когда жизнь Фуггера стала приближаться к почтенному по тем временам шестому десятку, он задумался ровно над тем же, над чем спустя столетия задумается и Альфред Нобель: как сохранить о себе после смерти не просто память, но память благодарную и искреннюю. И тогда он придумал две абсолютно новаторских вещи. Во-первых, основал свой собственный, как бы сейчас сказали, благотворительный фонд. А во-вторых, создал новую форму благотворительности: социальное жилье в виде социального поселка.

Он построил на аугсбургских выселках, в форштадте (в городской, так сказать, грыже) городок для нуждающихся. Городок состоял из типовых сблокированных домов, отличавшихся друг от друга лишь формой дверных ручек: чтобы можно было, возвращаясь в темноте, разыскать свой дом наощупь. Условий заселения было два: реальная бедность и реальное католическое благочестие. А платой за проживание должны были быть 1 рейнский гульден в год и обязательные 3 молитвы в день.

В выбранной стратегии жизни после смерти Якоб Фуггер не ошибся. К социальному поселку намертво прилипло имя «Фуггерай», и он превратился, по определению газеты Handelsblatt, в «каменную рекламную брошюру» имени Фуггера. В брошюре с годами стали появляться новые страницы (дома, церковь, бомбоубежище), но сам поселок и в наши дни продолжает жить по уставу 1521 года. То есть полтораста семей, занимающих сегодня в Фуггерае отдельные, прошедшие капремонт и снабженные удобствами примерно 60-метровые двухэтажные квартиры, по-прежнему являются бедными благочестивыми семействами, читающими каждый день «Отче наш», Символ веры и Ave Maria, а также платящими за жилье 1 рейнский гульден в год. То есть, на момент написания этой главы, 88 евроцентов (в год, да, в год: тут нет ошибки). А управляет их жильем все тот же основанный Яковом Фуггером фонд.

И здесь бы, конечно, по закону завершения сюжета, следовало поставить точку. Может, добавив только, что Фуггерай является в Аугсбурге самым посещаемым туристическим объектом, где всякий посетитель заглядывает в историческую реконструкцию средневекового жилья, устроенную в том самом доме 14 по Mittlere Gasse, за проживание в котором платил 1 рейнский гульден в год Франц Моцарт — прадедушка Вольфганга Амадея.

Но мой сюжет — не исторический, а социальный, и он здесь не заканчивается. Социальное жилье является не просто заметной, но нередко и обязательной частью немецкого городского ландшафта, хотя год от года и сокращается в размере (от 4 миллионов единиц социального жилья в «старой доброй ФРГ» до 1,13 миллиона в объединенной Германии в 2020 году, по данным канала ARD). Я, например, слежу краем глаза за развитием в Аугсбурге района Кригсхабер — примерно такими же выселками, каким был во времена Якоба Фуггера район Фуггерая. В Кригсхабере во времена холодной войны квартировала американская военная база. Война кончилась, база закрылась, на ее месте разбили совершенно фантастический Шеридан-парк, который по краям стал потихонечку обрастать (и продолжает обрастать) современными офисами, виллами и жилыми комплексами очень недурной архитектуры. И вот условием разрешения на строительство одного из них (и отчаянных переговоров между городом и девелопером) было число социальных квартир в этом комплексе. То есть квартир, в которые, по соседству в миддл- и апмиддл-классом, въедут нуждающиеся, и которым Sozialamt будет (в пределах нормы) оплачивать жилье, стоящее куда дороже, чем 1 рейнский гульден.

Я пару раз рассказывал об этом своим московским друзьям, и каждый раз они приходили от моего рассказа в ужас: если у тебя за стенкой живут социальщики (какие-нибудь эмигранты из Афганистана, Сирии или Марокко), то можно вообразить, что они там устроят! И все белые люди оттуда сбегут! Потому что такое соседство создает социальную напряженность!

А я каждый раз вздрагивал от их ужаса. Во-первых, потому, что постсоветские массовые эмигранты были по отношению к европейской культуре и европейским ценностям точно такими же афганцами, сирийцами, марокканцами: они не знали ничего, кроме жизни при советской власти. А во-вторых, потому, что в городе Аугсбург причиной социальной напряженности считают совершенно другие факторы.

Но об этом я подробнее расскажу в следующей главе. Она про немецкие «Черемушки», то есть про новостройки.