Леонид ПарфёновПакт Молотова — Риббентропа
Накануне неизбежной войны в Европе Сталин выбирает в партнеры СССР гитлеровскую Германию. По секретному приложению к пакту о ненападении две державы делят «сферы влияния» — определяют границы своих захватов. Следующим договором и секретными протоколами к нему стороны уточняют рубежи и обмениваются территориями.
Еще в прошлом году европейские державы в своих спорах о войне и мире обходились без СССР и не приглашали его в Мюнхен (см. 1938). Заключенное там Британией и Францией соглашение с Гитлером направляло германскую агрессию на Восток. В марте 1939-го Сталин на XVIII съезде ВКП(б) возмущенно говорит:
Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом —
и определяет главную на сегодня внешнеполитическую задачу:
Не давать втянуть в конфликт нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками.
Тут явно читаются сигналы и Лондону с Парижем — «мы за вас просто так воевать не будем», и Берлину — «они хотят нас поссорить, не поддавайтесь на их уловки». Но европейский кризис нарастает, решающая схватка неотвратима, и теперь Москва-союзница нужна обоим лагерям.
С Британией и Францией идут бесплодные переговоры о союзе против агрессии — понятно чьей. Обе стороны опасаются, что партнер за их спиной договорится в Германией, заставив другого воевать вместо себя. А сам потом будет «третьим радующимся» при двух ослабленных друг другом противниках. Кроме взаимного недоверия мешает особое требование Кремля: пусть великие державы обеспечат транзит Красной армии через Польшу и Румынию, даже размещение там постоянных армейских группировок — а иначе как попасть на европейский военный театр? Но у Москвы к Варшаве и Бухаресту есть территориальные претензии, и там опасаются, что, однажды войдя к ним, советские войска больше не выйдут. Во время Судетского кризиса Польша специально предупреждала: если СССР через ее территорию попытается поддержать Чехословакию, это будет означать войну.
С Германией у Кремля политические отношения хуже некуда, «фашист» — самое страшное обвинение советской пропаганды. Но сейчас Гитлер определяет повестку дня в Европе, и при начатой им перекройке карты можно «обеспечить свои интересы» в соседних странах, чего СССР не могут дать Британия и Франция. Рейх более заинтересован в торговом сотрудничестве: при большой войне на Западе ему потребуются советские ресурсы. 3 мая Сталин смещает с поста наркома иностранных дел сторонника союза с западными демократиями Литвинова — англомана, антифашиста и еврея. Главой советской дипломатии назначен по совместительству глава правительства Молотов. 20 мая премьер-нарком объявляет германскому послу в Москве Шуленбургу:
Для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база.
Выбрав новой своей жертвой Польшу, Гитлер должен договориться о как минимум «благожелательном нейтралитете» Кремля — ведь в результате войны у рейха и СССР возникнет общая граница. Берлин предлагает решить сообща, как она пройдет. 2 августа рейхсминистр иностранных дел Риббентроп сообщает советскому поверенному в Берлине:
По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Черного до Балтийского моря, мы могли бы договориться.
Советская идея: подписать открытый пакт о ненападении, а к нему тайный протокол о сферах влияния. Берлину отправлены проекты, которые нужно обсудить с глазу на глаз. В Москве все еще тянутся военные переговоры с англичанами и французами — похоже, Кремль специально создает для немцев цейтнот, чтобы добиться для себя большего. Тогда 21 августа Гитлер обращается с личным посланием к Сталину. Соглашаясь с проектом пакта, фюрер призывает договориться о его условиях «скорейшим путем».
Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР… может быть выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично.
Следующий пункт — указание на совсем скорую войну:
Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день.
Поэтому следует торопиться:
Предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа.
Это письмо Шуленбург вручает Молотову 21 августа в 15 часов. Спустя два часа посол получает короткий ответ Сталина Гитлеру. После похвал заключаемому пакту — единственная деловая фраза:
Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа.
Риббентроп приземляется в Москве в 13 часов. Миссию не омрачает даже обстрел самолета рейхсминистра советскими зенитчиками в районе Великих Лук — видимо, в спешке предупредили не все части ПВО. Стороны замнут инцидент. Уже в 15.30 в Кремле начинаются переговоры. По протоколу они с Молотовым, но Сталин участвует с самого начала. С перерывами заседают до полуночи, подписывают документы примерно в 2 часа, но дату не меняют, и в историю войдет 23 августа. В самом пакте о ненападении ничего особенного — их тогда заключают и разрывают многие государства. Согласно секретному протоколу, расширение советского влияния огромное: Финляндия, Эстония, Латвия — до «северной границы Литвы», где начинается «зона интересов» Германии. Польшу делят примерно поровну, «по линии рек Нарев, Висла и Сан». На юге «подчеркивается интерес к Бессарабии», входящей в Румынию при «полной незаинтересованности» Германии. Тут же, в кабинете, накрывают ужин. Тост за здоровье Сталина произносит Риббентроп, после этого Сталин поднимает бокал за здоровье Гитлера.
31 августа советско-германский пакт синхронно ратифицируют рейхстаг и Верховный Совет СССР. Оба парламента — декоративные, и вопросов о крутом развороте внешней политики там никто не задает, а о секретных протоколах депутатам вовсе не сообщают. Выступая на сессии, Молотов объясняет, что против пакта могут быть только «поджигатели войны» — теперь это Британия и Франция — и те, кто попал под их влияние:
И в нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забывали об этой провокаторской работе наших врагов.
Назавтра Гитлер нападет на Польшу (см. 1939). После ее разгрома Молотов на следующей сессии Верховного Совета скажет, что Германия «стремится к скорейшему окончанию войны и к миру», а Британия и Франция «стоят за продолжение войны». Как публичному лицу советско-германского альянса, Молотову также предстоит аргументировать нападение СССР на Финляндию (см. 1939), захваты стран Балтии (см. 1940), Бессарабии и Северной Буковины (см. 1940).
Через месяц с небольшим после первого визита, 27–28 сентября, в Кремле вновь принимают Риббентропа. Заканчивая свои кампании в Польше, партнеры уточняют приобретения друг друга. Люблинское воеводство и часть Варшавского, в августе «приписанные» к СССР, обмениваются на отданную тогда Германии Литву. «Специальные меры на литовской территории для защиты интересов советской стороны» предусматривает секретный протокол к новому открытому договору: «О дружбе и границе» — такие теплые чувства отныне связывают державы, ставшие соседками. Москва в результате может забрать все три балтийские страны (см. 1940), Берлин оставил себе только Мемель (Клайпеду).
Мир поражен стремительным сближением вчерашних антагонистов. Либералы видят в этом сходство режимов — «тоталитарный деспотизм в обеих странах», по позднейшему выражению Черчилля. Что у Сталина и Гитлера есть тайные территориальные договоренности, Западу понятно уже по их действиям в Польше, дальнейшие события будут догадку подтверждать. Пестуемые Москвой иностранные компартии обескуражены, но им через Коминтерн указано: такова внешнеполитическая диалектика. Внутренние советская и германская госпропаганды, еще вчера проклинавшие, соответственно, фашизм и большевизм, нахваливают добрососедские отношения, не заботясь о сумятице в головах своих аудиторий. Главный европейский союзник Гитлера по «оси» (см. 1937) Муссолини советско-германские соглашения одобряет. Зато Япония, ждавшая от Германии поддержки в борьбе с СССР, считает себя преданной: пакт Молотова — Риббентропа заключен в разгар конфликта на Халхин-Голе (см. 1939). В Токио уходит в отставку прогерманский кабинет, новое правительство заявит о невмешательстве в европейскую войну. Сталин, очевидно, считает, что всех обхитрил. Он захочет и впредь делить земли с Гитлером, но фюреру это будет уже незачем, и третьего договора заключить не удастся (см. «Молотов у Гитлера», 1940).
Московские соглашения августа-сентября 1939-го окажутся одними из самых «неудобных» документов отечественной истории. Про территориальные разделы со Сталиным первым публично скажет Риббентроп на Нюрнбергском процессе (см. 1946) — этот эпизод не напечатают в советском издании многотомной стенограммы. Публикации текстов секретных протоколов на Западе будут называть в СССР фальшивками и само их существование признают только вместе с их осуждением спустя полвека после подписания (см. 1989). Советскую трактовку открытых документов будет повторять официальная российская: на два года отсрочили войну, отодвинули границу, Запад с Гитлером договаривался в Мюнхене, а нам что — нельзя? Критики пакта Молотова — Риббентропа утверждают, что в 1939-м Гитлер напасть и не мог, общей границей ему агрессию только облегчили, и в результате в 1941‑м он ударил военно-промышленной мощью покоренной половины Европы. Чемберлен, отдавая нацистам куски Чехословакии, себе-то доли не брал, а СССР должен был войти в антигитлеровскую коалицию с началом Второй мировой. Эти аргументы за и против — непременная часть русского спора о правоте и вине советской империи.
