МОЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРЕМИЯ. ЕКАТЕРИНА ЗЛАТОРУНСКАЯ

АКВАРЕЛИ ТЕМНЫХ ВРЕМЕН

Сборник рассказов Екатерины Златорунской «Осенняя охота» (М.: Азбука. Азбука-Аттикус. 2024), вышедший в серии «Имена. Российская проза», представляет автора, который действительно должен иметь имя, потому что абсолютно, ошеломляюще неординарен. Что этот автор очень талантлив, было понятно еще по дебютной книге рассказов «И случается чудо», вышедшей три года назад. Теперь же очевидно, что дебют не был случайным событием. 

Но очевидно при этом также, что Екатерина Златорунская не стремится воспроизвести во второй своей книге то, что сумела проявить в первой: уже найденную повествовательную манеру. Отчасти об этом даже сожалеешь при чтении, так как поиск собственной индивидуальности - дело для писателя не столь простое, чтобы способы ее проявления хотелось менять от книги к книге. Но это сожаление быстро проходит, потому что Екатерина Златорунская демонстрирует здесь художественную манеру столь для нее новую и столь необычную, что и ожидать ее было невозможно, и невозможно сожалеть о ее появлении. 

О некоторой странности книги свидетельствует краткое предисловие, в котором сказано, что она-де появилась в результате того, что «филологи и сотрудники издательства после череды катаклизмов, приведших к утрате архива библиотек нашей области, взяли на себя миссию по восстановлению литературного наследия. Каждый год мы стараемся успеть до Рождества собрать очередной альманах из текстов, восстановленных за год. Мы не располагаем точными сведениями о времени их создания, чаще всего у нас нет информации об их авторах, и мы не знаем настоящей литературной формы этих произведений». 

Сразу - вопрос за вопросом: что за череда катаклизмов, в результате которой утратился архив всех областных библиотек и содержавшиеся в них тексты пришлось восстанавливать? и что должно было случиться, чтобы неизвестными оказались сразу и авторы, и время создания, и даже литературная форма (!) произведений? 

Название первой части этого вымышленного альманаха, «Мē ххц-мā нн [месяц охоты]», не добавляет понимания. Как и название части второй - «Пō ррк-мā нн [месяц пурги]». И объяснение, что, мол, «в этом году ответственным редактором альманаха была выбрана Анне Падерин (по происхождению саамка). Она отобрала тексты, в которых герои отправляются в путешествие, имеющее для них судьбоносное значение, и расположила их согласно саамским временам года, тем более что некоторые произведения опосредованно связаны с саамскими территориями и символами», - ясности тем более не вносит. 

Но первый рассказ «А почему не надо бояться?» выглядит вполне обычным - в том смысле, что его акварельная стилистика не выходит за рамки реализма. Муж и жена приезжают отдохнуть в греческую деревню. Павел и Анастасия еще молоды, но живут вместе уже много лет, и когда-то их связала сильная любовь. Эта связь не распалась, но теперь она мучительна для обоих, потому что их маленький ребенок умер, и Анастасия не может иметь больше детей, а Павел не может жить ни без нее, ни без ребенка. История пронзительная («Итальянка пела, сопровождая выступление выразительными жестами, и Анастасии казалось, что она обращается к ним — зачем вы мучаете друг друга?»), но в общем вполне житейская. Она прописана так тонко, что вполне могла бы задать тон и стиль всему сборнику. 

Но - не задает. В следующем рассказе «Осенняя охота» - сюжет почти детективный, а действие происходит в Швеции и герои - шведы. Почему?

Дальше - больше: Оксана, героиня рассказа «Пристегните ремни», человек, который явно не выдерживает взаимодействия с действительностью вследствие своей слишком для этой действительности тонкой внутренней организации, - сваливается в абсолютное безумие.

А за ними - рассказ «Охотник до ловчих птиц», абсолютно выпадающий из череды современных личных историй. Это история ловца, который поставляет кречетов царю: 

«Вышли как-то раз они с ловли на Козьмин перелесок. Жили на том месте когда-то люди, но согнали их, и попрятались они под землю, слышали не раз, как под землей плачут и воют. У странников, на то место входящих, просили дань или наказывали смертью. Федька Михеев и товарыщи испугались злой силы того места и отказалися идти. Степан Иванович ничего с собой не имел, кроме пойманного кречета. Шел он, туман на него плыл, удушая, деревья зорко смотрели, ветви растопырив, стал он задыхаться, ноги подкосились, а кречета крепко держал, но не выдержал. «Возьмите, ничего больше не имею». Стало тихо, смирно, деревья расступились, снег под ногами сделался теплым, ласковым. Тихо. Вышел из рощи с нагой душой. Жить нечем. Как слышит, плачет кто. Назад пошел, видит: лежит сверток невзятый, а из него кричит младенчик его, надрывается, больше, крепче, розовый, здоровый, Степана узнал, загулил, за нос хватает, а в ногах лежит соколиное яйцо. Поклонился Степан до земли и вышел. А куда пошел — того уже не ведаем. А кто в эту сказку не верит — пусть на себе проверит».

Что означает эта история, почему она написана в сказовой манере, объяснить трудно. Но фантасмагоричность происходящего нарастает и дальше: от рассказа «Ингигерда», о старой деве, живущей в маленьком поселке, к заплачке «Лебединый месяц», где поэтическая манера обрамляет действительность, которую можно было бы назвать современной, если бы она не была на самом деле абсолютно вневременной… 

И все это кружение образов и слов, которое иначе как колдовским, шаманским не назовешь, выходит на финишную прямую в последней части, названной «Правила игры в гольф в военное время». Наконец становится понятно, почему издателям альманаха, который упоминается в предисловии, приходится восстанавливать тексты, и почему эти тексты утрачены, и почему их смысл можно лишь смутно угадывать. Во всех рассказах, объединенных в четвертой части, речь идет о последствиях какой-то ужасающей социальной (возможно, и природной тоже, но явно рукотворной) катастрофы. Героиня рассказа «Месяц первого олененка» «потеряла память, забыла все, даже имя, и ее звали Чодроял — по месту, где ее нашли». Она живет в деревне, в коммуне «Революция», в доме для приезжающих и странствующих, а потом уплывает через реку туда, «где проступал сквозь утренний туман город, и голос, звавший ее, становился все тише, тише, пока не смолк совсем, и с ним уходили последние воспоминания — о жизни в коммуне, о дороге через туннель, о реке и лодках. Когда они причалили к берегу, она уже ничего не помнила, даже то, что ее однажды звали Чодроял». Другого же героя, из рассказа-антиутопии «Охотники», зовут А23578. Он отбывает наказание в колонии в заброшенном поселке, «когда-то называвшемся Т.-область, а по новому указу — «Свободное территориальное образование No 78», и возвращаться в мир ему не к кому, потому что его родители погибли в первую фазу появления загадочных существ, называемых охотниками. 

Из страны, где все это происходит, давно никого не выпускают, «железная дорога разгромлена, по некоторым городам придется идти пешком, контингент разный, люди, те, у кого остались органы, почти исчезли как вид. Детей уже не осталось». Все это знает героиня рассказа «Ζωσιμος», что по-гречески значит «живой». Она как раз и пытается вырваться вместе со своими детьми - или с фантомами своих детей? - из безумно существующей страны в тот самый греческий поселок, в котором пытались наладить свою жизнь Анастасия и Павел из первого рассказа этой книги…

Круг замыкается. Проясняются связи, едва угадывавшиеся между образами и сюжетами рассказов. То, что было личной драмой современных нам людей, оказывается, уже снесено волной общей трагедии, и никого уже невозможно узнать после этого катаклизма, и все, что было лично важным, погребено под общими руинами, существует теперь в призрачном мире, сделалось неузнаваемым ни событийно, ни даже стилистически, и ужас произошедшего неизбывен, и остаются только попытки восстановить тексты того времени, когда катастрофа еще не случилась. 

Что и делает придуманное Екатериной Златорунской издательство, выпускающее к каждому Рождеству очередной сборник таких текстов, а точнее, теней текстов, исчезнувших так же, как человеческие жизни. 

Ошеломляющая фантасмагоричность рассказов этой книги объясняется именно тем, что о таких временах и таких катастрофах невозможно писать в реалистической манере. И Екатерина Златорунская нашла манеру иную - беспредельно сложную, заклинательную, не поддающуюся определению. 

Когда литература на русском языке упрощена до исчезновения  самой возможности чего-либо сложного и все отчетливее принимает вид беллетристической иллюстрации к житейским проблемам из кабинета психотерапевта, появление этой вызывающей оторопь книги - значимое и очень неординарное событие.