Издательство BAbookИРГ том Х. Разрушение и воскрешение империи
БОЛЬШЕВИКИ И ДЕРЕВНЯ
Деревня и крестьянство испокон века были и главной опорой, и главной проблемой России. Несмотря на предреволюционные успехи индустриализации, ведущим сектором экономики все равно оставалось сельское хозяйство, а деревенские жители составляли 85% населения. После Гражданской войны эта доля еще и выросла, поскольку из-за безработицы и голода многие уехали из городов.
Сельское население в основной своей массе было очень недовольно большевистским режимом, который, одной рукой дав крестьянам землю, другой рукой отнимал львиную долю урожая. Две взаимосвязанные, но часто вступающие между собой в конфликт заботы — как накормить город и как при этом не вызвать взрыв в деревне — являлись для советской власти ключевым пунктом внутренней политики. Мы видели, что из-за этого в 1921 году разразилось несколько крупных восстаний, фактически — несколько локальных гражданских войн.
На протяжении двадцатых годов правительство пыталось решить проблему деревни разными способами:
— На последнем этапе Гражданской войны большевики смягчили свою аграрную политику.
— Новый курс дал как позитивные, так и тревожные результаты.
— В партии развернулась острая дискуссия по крестьянскому вопросу, и победила линия Сталина.
Большевики смягчают аграрную политику
Военный коммунизм, мера вынужденная и чрезвычайная, более или менее выполнил основную свою задачу — помог большевикам удержать власть во время Гражданской войны, но в то же время совершенно разрушил экономическую жизнь страны и в особенности ударил по деревне.
Надежду на то, что возвращение хлебородных регионов Украины, Северного Кавказа и Сибири решит проблему продовольствия, разрушила зима 1920–1921 года. Белые были разгромлены, но зерна больше не стало. План сбора по продразверстке остался на треть неисполненным. Причин было три: паралич транспорта, сопротивление крестьянства и катастрофически плохой урожай. Посевные площади резко сократились. Деревня не видела смысла пахать и сеять.
Еще в декабре 1920 года на Восьмом съезде Советов обсуждались только методы принудительные: как заставить крестьян обрабатывать поля, как эффективнее реквизировать сельхозпродукцию. Но уже в марте 1921 года, на Х съезде партии, курс резко изменился. Ленину наконец стало ясно, что насилие по отношению к крестьянам плохо закончится. Троцкий пишет в мемуарах: «Ленин почуял наступление критического момента своим безошибочным политическим инстинктом». Да и трудно было этого не почувствовать.
В Кронштадте восстали матросы, в большинстве своем выходцы из деревни. Из-за неминуемого провала посевной кампании надвигался тотальный голод. Он скоро и разразится, охватив двадцать две губернии с населением в 33 миллиона человек. По официальным данным умрет три миллиона (на самом деле много больше), возникнет массовое беспризорничество — пять миллионов осиротевших или бегущих от голодной смерти детей разбредутся по всей стране. Государству победившего пролетариата придется просить у презренных капиталистов Запада продовольственной помощи, и она будет предоставлена.
В речах и статьях Ленина теперь зазвучали новые ноты. Он уже не натравливал «бедняков» на «кулаков» и не ставил «сознательного рабочего» в пример «мелкому хозяйчику» — крестьянину. «Только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России», — говорил теперь вождь.
Смена курса, получившая название Новой экономической политики (НЭП), затрагивала не только деревню, но произошла в первую очередь из-за нее.
Суть реформы заключалась в том, что государство переходило от принуждения к стимулированию: заменяло ненормированное или произвольно нормируемое изъятие урожая твердо установленным продовольственным налогом — довольно умеренным.
Это, конечно, было капитальным отступлением от коммунистических идей, почитавших всякую частнособственническую деятельность опасным отклонением от марксизма и даже преступлением. Только Ленину с его непререкаемым авторитетом было под силу провести решение, очень непопулярное в большевистском ЦК. В самый острый момент дискуссии вождь даже прибег к шантажу — пригрозил оставить пост главы правительства. Речь шла о том, что это «временное стратегическое отступление», предпринимаемое не в последнюю очередь ради спасения посевной кампании.
В романе Андрея Платонова «Чевенгур» описано, как сразу же изменилась жизнь страны — будто по мановению волшебной палочки. Персонаж романа Дванов попадает в город и не верит своим глазам. «Сначала он подумал, что в городе белые. На вокзале был буфет, в котором без очереди и без карточек продавали серые булки. Около вокзала — на базе губпродкома — висела сырая вывеска с отекшими от недоброкачественной краски буквами. На вывеске было кратко и кустарно написано: «ПРОДАЖА ВСЕГО ВСЕМ ГРАЖДАНАМ. ДОВОЕННЫЙ ХЛЕБ, ДОВОЕННАЯ РЫБА, СВЕЖЕЕ МЯСО, СОБСТВЕННЫЕ СОЛЕНИЯ»… Дванов решил, что это нарочно, и зашел в лавку. Там он увидел нормальное оборудование торговли, виденное лишь в ранней юности и давно забытое: прилавки под стеклом, стенные полки, усовершенствованные весы вместо безмена, вежливых приказчиков вместо агентов продбаз и завхозов, живую толпу покупателей и испускающие запах сытости запасы продуктов».
Торговля возродилась из-за того, что осенью крестьяне захотели продавать излишки урожая. Пришлось идти на новые уступки — восстанавливать денежно-рыночные отношения.
В декабре 1921 года Ленин заявил, что НЭП «мы проводим всерьез и надолго, но, конечно, … не навсегда» — и пояснил: только до мировой революции.
При такой постановке вопроса вполне могло получиться, что НЭП введен именно навсегда.
