Евгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов

Дорогие читатели!

По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!

Читайте, оставляйте восторженные комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Глава 22. Англичанин на Волге.
Продолжение

Поездка Навального длилась три дня — и неожиданно оказалось, что оппозиция вполне может вызывать ажиотаж и в глубокой провинции. С каждым митингом Алексей собирал все больше людей, притом что власти не скупились на помехи. В Нерехте — в субботу! — ровно на время выступления Навального назначили родительские собрания во всех школах; в Волгореченске начальство уговаривало бюджетников не приходить на встречу; в Буе местный бизнесмен-единоросс попытался отвлечь горожан шумным открытием магазина, но просчитался — это лишь привлекло больше народу на базарную площадь.

Я старательно искал контраст между привычной москвичам уличной политикой и провинциальной жизнью. В Галиче прямо за спиной Навального ездили городские автобусы, и пассажиры при виде политика разевали рты. В Буе к митингующим подбежала дворняжка — она бухнулась на асфальт у ног Алексея и стала старательно вылизываться.

Местных жителей происходящее очень удивляло. В Волгореченске пожилой мужчина спрашивал у штабистов, как согласовать вопрос, — и не мог поверить, что спросить можно о чем угодно. Одна бабушка в Шарье взяла микрофон и грустно пробормотала: «Люди тут забитые, хотят только, чтоб войны не было, а живем мы плохо». Другая женщина попыталась после митинга забрать себе штабной стульчик; волонтеры оторопели, а она еще долго повторяла, что ей нужен всего один.

Почти все вопросы Навальному касались нищеты: низких зарплат, дорогого электричества, отсутствия газа. Лишь пару раз за трехдневную поездку из толпы спрашивали про войну («Человек хочет знать правду: Россия воюет с Украиной или нет? Очевидно, что воюет. Я почти всю жизнь прожил в военном городке, мне мои одноклассники говорят, что воюет».) Провокаторы мешали как могли, вклиниваясь с воплями про геев, Америку и Крым. Пришедших к Навальному это совсем не цепляло.

Чтобы не зависеть от редких рейсовых автобусов и не тратить деньги, мы с Наташей вписывались в машины к людям из команды Навального. Сначала к главе штаба, Леониду Волкову. Он попал в Кострому чудом: после голодовки в Новосибирске на него завели уголовное дело из-за стычки с корреспондентом LifeNews. Тот сначала заявил, что ему сломали микрофон, потом — что Волков только схватил его за руку. Теперь политику грозило шесть лет тюрьмы.

Дело завели по личному требованию главы Следственного комитета Бастрыкина: тот прилетел в Новосибирск и потребовал у подчиненных разобраться с «этим еврейчиком». Леонид должен был оказаться в новосибирском СИЗО, но у следовательницы, которой досталось дело, девичья фамилия была Гинзбург, а до пенсии ей оставался всего год. Она отпустила Волкова в Москву и даже разрешила бывать в Костроме «по работе».

В дороге я задавал Леониду один вопрос за другим. Про выборы в Москве (он рассказал, что знакомые бизнесмены иногда оставляли пачки денег в штабном туалете, боясь финансировать кампанию открыто), про позицию Навального по Крыму (референдум 2014 года команда Алексея называла незаконным, но после прихода к власти единственным решением видела лишь новое голосование), про результаты опросов в Костроме («Парнас», по оценкам штаба, потихоньку приближался к пятипроцентному барьеру).

Где-то на полпути мы остановились в небольшом городке, чтобы заехать в блинную, которую рекомендовали волонтеры. Скоро нас догнал Навальный, но им с Волковым прямо посреди крошечного зала пришлось достать ноутбуки, звонить кому-то и громко решать штабные вопросы. Продавщица печально глядела на них из окошка для заказов.

Волков ужасно лихачил на дороге, и мы с Наташей решили в следующие несколько дней ездить с Иваном Ждановым, одним из юристов ФБК, который никогда не расставался со строгим костюмом. Его приверженность формальной одеж-де каждый день сталкивалась с новым испыта-нием. Сначала ему пришлось менять пробитое колесо на пыльной обочине (Навальный снова догнал нас и смотрел на операцию со стороны, хихикая), а наутро отгонять мошку, глядя на реку с неторопливого сельского парома.

В Костромскую область приехали больше ста волонтеров, в городе и глубинке каждый день стояли десятки агитационных кубов, раздавались десятки тысяч листовок, Яшин и Навальный даже поучаствовали в дебатах на региональном госканале — и это давало видимый эффект. Опросы штаба показывали, что за первые две недели коалиция смогла в несколько раз увеличить свою узнаваемость, а рейтинг «Единой России» рухнул сразу на десять процентов. Доля неопределившихся росла, и Волков надеялся за последнюю неделю склонить их на сторону «Парнаса». Он говорил, что такой слаженной работы агитаторов не было и на мэрских выборах в Москве. В штабе верили, что смогут преодолеть пятипроцентный барьер.

В редакции «Новой газеты» нас с Наташей ругали за такой фокус на московских оппозиционерах, но последняя неделя доказала нашу правоту: все вроде как оппозиционные партии, словно по команде, начали бороться не с властью, а с «Парнасом». В Костроме даже выступил Владимир Жириновский: он приехал в местный колледж и наговорил хамских глупостей вроде «настоящая фамилия Навального — Анальный». Подростки, забившие зал, радостно улюлюкали. Неподалеку, в одной из школ, срочно собрали всех родителей. Ходили слухи, что агитировать будет кто-то из руководства области, поэтому мы пробрались и туда — только чтобы изумиться, увидев выступление представителя другой «оппозиционной» партии, «Справедливой России».

Улицы города были забиты агитаторами: на главной площади толкались яблочники и ЛДПРовцы, а «Единая Россия» выпустила несколько аниматоров в ростовых плюшевых куклах медведей. Один из них спрятался в колоннаде какого-то госучреждения и целовался с девушкой в манишке КПРФ. У другого из-под «шерсти» торчали камуфляжные штаны. На митинге Яшина провокаторша постоянно сварливо перебивала политика, а когда он заговорил про инфляцию, начала восхвалять рост цен!

Я провел день выборов, снимая голосование в небольших городах и их окрестностях — под диско-шаром в сельском клубе и в отделении почты в заброшенной деревне. Там возле участка мы с Наташей встретили мужика на мотоцикле в замасленной одежде. На все вопросы о выборах он махал руками — политикой не интересовался, в борьбу с коррупцией не верил, ругал губернатора. А потом вдруг выдал:

— Вот я расскажу. К жене, сыну и теще пришли: проголосуешь за «Единую», дадим пятьсот рублей. Сразу полторы тыщи! Нормальные деньги за то, чтобы сходить и крестик поставить. А вы говорите, выборы.

К вечеру я был настолько раздавлен такими историями, что уже не верил в успех «Парнаса». Подсчет голосов я снимал в костромском техникуме, в кабинете для студентов-автомехаников — прямо из стены торчала машина без капота. Журналистов и наблюдателей отогнали подальше, туда, откуда толком не были видны урны. Я попытался скандалить и неожиданно понял, что ограничения громче всех защищает «оппозиционер»-коммунист.

К полуночи стало ясно: особых фальсификаций не было, но «Парнас» набрал чуть больше двух процентов голосов. В штабе висела потрясенная тишина. Слишком короткая кампания в слишком пассивном регионе, волна чернухи про Яшина и ошибочная ставка на затратные встречи с кандидатами и Навальным, «крымский рейтинг» власти и слаженная работа системной «оппозиции» — все это привело к невероятному провалу. Решение допустить «Парнас» в Костроме оказалось гениальным ходом администрации президента.

В паузах между митингами я снимал торговку блинами и хлебозавод в перестроенной большевиками церкви, а перед каким-то митингом Навального на базарной площади сфотографировал продавщиц, сидящих в позе апостолов с картины да Винчи. Мне казалось, что я нашел интересные сюжеты для истории про еду в контексте нищеты.

Самой интригующей зацепкой был Вова — случайный парень, с которым мы разговорились, обедая в Галиче. Я рассказал ему про идею серии о том, что едят в глубинке, а он обещал после выборов договориться, чтобы мне дали поснимать в местных продуктовых. Мы и вправду встретились наутро после голосования: на автовокзал подъехал роскошный БМВ, и Вова не спрашивая повез меня в какой-то двор. Там за грустного вида пятиэтажкой стоял покосившийся сарай, у которого собрались несколько человек. Они жарили шашлыки, рядом стояли баклажки самого дешевого пива. Вова рассказал, что они с друзьями много сделали для победы начальника городского вокзала, единоросса, на выборах — и теперь есть повод отметить.

Я догадался, что никаких договоренностей о съемке нет, но через полчаса Вова залихватски махнул рукой, посадил меня в машину и по встречной повез куда-то по узким улицам. Он навязчиво расспрашивал меня о планах и сказал, что тоже скоро поедет в Москву и может подвезти, это же «всего полтора часа». Я в ужасе посчитал предполагаемую скорость (далеко за двести) и запаниковал окончательно.

Через несколько минут я выполз из машины у продуктового. Конечно, там никто не знал ни о какой съемке, а долговых книг не было вообще. Вова уехал, пообещав обо всем договориться. С полчаса я стеснительно жался к двери, продумывая пути эвакуации. Продавщица начала со мной флиртовать. Я нашел поезд, уезжающий из Галича через несколько минут, вызвал машину и наврал Вове, что забыл какие-то документы.

История о продовольствии в глубинке так и не сложилась.

Когда я вернулся, Муратов ходил по редакции, угрожая всем увольнениями и вынося выговоры из-за каких-то мелочей. Деваться мне было некуда, спор про поездку на выборы надо было разрешить, но разговор совершенно не получился.

Муратов говорил, что разочаровался во мне, поскольку я его «послал» и остался в Костроме, мои письма он больше не будет «выделять звездочкой» и, вообще, раз моим формальным начальником с самого начала был глава отдела спорта, то и планы я должен обсуждать с ним.

Во мне прорастало ощущение, что я падаю в бесконечную нору. Все, ради чего я выбрал «Новую», а не Mashable, отбирал у меня тот же человек, из-за которого я принял это решение. На все мои попытки объясниться Муратов реагировал абсурдным «У тебя на все есть ответ». Я не понимал, как разорвать эту цепочку, и сказал, что в таком случае уйду из газеты. Злясь все сильнее, я припоминал ему и барские жесты, и смешную зарплату, и прожектерство о дорогих командировках в Афганистан и на фабрики Илона Маска.

Мы договорились продолжить разговор через день, и при следующей встрече главреда будто подменили: Муратов встретил меня улыбкой и сказал, что надо снова искать гармонию. Мне оставалось только подыграть и обсуждать идею истории про небольшой город так, будто перед этим я не провел выходные, лихорадочно прикидывая, смогу ли прожить на фрилансе.

Для истории я нашел идеальное место: большое село Черный Яр на Волге, в Астраханской области, но ближе к Волгограду. С одной стороны, широкая река рядом обещала некоторую фотогеничность, с другой, местный суд в августе неожиданно оскандалился, запретив «Википедию». Иск подала районная прокуратура из-за статьи о каком-то наркотическом веществе, и энциклопедию на несколько часов целиком заблокировали в России (потом администраторы изменили адрес страницы, и цензурный регулятор воспользовался поводом, чтобы отменить запрет).

До Черного Яра я добрался в конце октября, выбив на командировку целые две недели. Я надеялся сходить в суд, школу, больницу, церковь — посмотреть на село со всех сторон. Конечно, мне хотелось найти побольше проблем, чтобы показать контраст: вот прокуроры и судьи занимаются чепухой, а вокруг разруха.

Автобус остановился на пыльной площади. Вокруг стояли низенькие здания — дом культуры, магазин, редакция районной газеты. Я решил разузнать у коллег, как тут устроена жизнь, и вышел растерянным: по словам местной журналистки, в селе все было прекрасно. Особенно больница — благодаря большим подъемным в Черный Яр тянулся широкий поток молодых врачей. План разбился вдребезги, и я побрел к Волге.

Тридцатиметровый обрыв возвышался над рекой, разлившейся почти до горизонта. К воде, разрезая рыжий песок, спускалась ярко-голубая бетонная лестница, покрытая растрескавшейся краской. У берега были видны рыбацкие лодки.
Рядом прыгали с обрыва дети — скользили по песку, приземлялись в колючий куст и со смехом карабкались обратно.

До вечера я бродил по улицам, подмечая контраст между благополучной картинкой, которую мне нарисовала журналистка, и реальностью. Отовсюду торчали уродливые ярко-желтые газовые трубы, улицы развезло, многие дома казались заброшенными. Некоторые переулки явно выглядели так же, как сорок лет назад, лужи, машины и дешевые дубленки на редких пешеходах были те же. На центральной площади стоял выцветший поздравительный плакат, универсально подходящий под любую дату: «С праздником, черноярцы!» На пыльную главную улицу смотрели несколько продуктовых магазинов и единственное кафе. Я включил в наушниках Егора Летова и не выключал до конца поездки.

Долгая счастливая жизнь
Такая долгая счастливая жизнь
Отныне долгая счастливая жизнь
Каждому из нас, каждому из нас
Каждому из нас, каждому из нас

В единственном кафе я день за днем ел единственное блюдо, гуляш, и смотрел новости по телевизору. Каждый выпуск был посвящен Украине, где выбирали новую Раду, и Сирии, куда отправили российские войска. НТВ рассказывало, что «миллионы американцев хотят, чтобы Путин пошел в президенты США, а Обаму считают антихристом». Первый канал ругал Киев за нарушения на выборах.

Осень стояла теплая, но людей на улицах было мало — и я пытался преодолеть всеобщую настороженность, проникая на сельские события: курс компьютерной грамотности для пожилых, спартакиаду, проводы призывников. Когда я попытался узнать в доме культуры расписание мероприятий, директор догнал меня на улице и потребовал паспорт:

— Вы вот про дискотеки спрашивали, а у нас террористическая угроза!

Мне приходилось хвататься за каждый крошечный шанс в поиске сюжетов. Я попытался аккредитоваться на заседание, которое вела судья, запретившая «Википедию», но клерки так удивились моим расспросам про разрешение на съемку, что вечером ко мне в номер с обыском ввалился подполковник местного отделения полиции! Я сумел договориться, чтобы его подчиненные взяли меня в патруль.

Еще одной моей зацепкой был сельский кружок авиамодельного спорта: оказалось, что его больше тридцати лет ведет один и тот же человек, Михаил Бирюков. Его команды громили на соревнованиях всех конкурентов с юга России, а выпускники попадали в конструкторские бюро по всей стране. Я зашел договариваться о съемке, и Бирюков, увидев меня, хлопнул себя по лбу:

— А! Так это вы тот англичанин, который у нас тут все снимает?

Оказалось, что дети, прыгавшие с яра, посчитали меня иностранцем.