Издательство BAbookЕвгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов
Дорогие читатели!
По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!
Читайте, оставляйте восторженные комментарии!
Редакция Книжного клуба Бабук
Глава 14. Аннексия
Продолжение
Я надеялся взять паузу и немного передохнуть, но на следующий день в Симферополе наконец-то одновременно собрались и сторонники, и противники присоединения Крыма к России — у памятников Владимиру Ленину и Тарасу Шевченко.
К тому моменту многие из тех, кто был против действий России, уже уехали из Крыма. Теперь даже случайные бабушки, шедшие мимо проукраинского митинга, внезапно начинали истошно орать: «Вы твари!» Каждый день на полуострове нападали на журналистов, вламываясь в гостиничные номера и разбивая камеры.
Вечером после митингов досталось и мне. Прямо на улице меня схватили под руки, и вскоре я оказался окружен целой толпой мужиков в камуфляже. Они начали что-то орать и затащили меня в соседний подъезд, а когда гвалт разделился на отдельные голоса, оказалось, что это ветераны войны в Афганистане и я почему-то обязательно должен показать им документы. Один, с бешеными глазами, постоянно вплотную приближал свое лицо к моему и все повторял зачем-то, что он контужен. Когда его оттащили, я понял, что должен перехватить инициативу. Я начал орать на старшего:
— Это вы так российские законы соблюдаете? Кто, говорите, простым людям в Крыму угрожает, киевляне?
Из подъезда я вышел, так и не показав документы.
Работать в Крыму стало так сложно, что я решил на пару дней вернуться в Москву. Новости из России одна за другой подтверждали, что начинается какой-то совершенно новый этап ее истории. Янукович из Ростова грозился пожаловаться на киевские власти в Верховный суд США; Навального отправили под домашний арест; из-за «Воинов света» отменяли концерты «Ляписа Трубецкого».
Про все это безумие лучше всех писала «Лента», где поток новостей перемежался обзорными фичерами и невероятными репортажами Ильи Азара. Среди них был жуткий и уморительный текст из Донецка: там российские провокаторы и местные пророссийские активисты заняли областную администрацию, избивали сторонников Майдана и безуспешно ходили кругами по городу, пытаясь найти и захватить казначейство.
Я читал «Ленту» с детства и при любой возможности старался там публиковаться. Шаг за шагом она на моих глазах превратилась в лучшее российское медиа, с прекрасным минималистичным сайтом и строгим следованием журналистским стандартам. Ее главный редактор, Галина Тимченко, демонстративно не общалась с властью — и без раздумий опубликовала мои фотографии акции Pussy Riot в Сочи.
«Ленту» читали десятки миллионов человек, и власти решили с ней расправиться. Цензоры из Роскомнадзора начали угрожать изданию отзывом лицензии — поводом стала ссылка на интервью с лидером «Правого сектора», который только что признали в России экстремистской организацией. Олигарх Александр Мамут, владелец холдинга, куда входила «Лента», воспользовался поводом и уволил Азара и Тимченко.
На следующий день, 13 марта, мы с Наташей приехали в редакцию «Ленты» писать репортаж: почти все сотрудники демонстративно подавали заявления об увольнении. Пустое кресло Тимченко отражалось в дипломе «Лучшее интернет-издание года», а вокруг стоял истеричный хохот. Кто-то монтировал мемное видео со взбешенным Гитлером, кто-то разыгрывал редакционную PlayStation. Люди, которые последние пятнадцать лет на ходу создавали онлайн-журналистику на русском языке, теперь прощались друг с другом. Глава отдела спецкоров Иван Колпаков сидел в чудовищной рубашке в цветочек и смеялся сквозь слезы, рассказывая нам, как новое руководство упрашивало команду продолжить работу.
Редакция «Ленты» о будущем написала так: «Беда не в том, что нам негде работать. Беда в том, что вам, кажется, больше нечего читать». Я же горевал о другом — российское государство впервые так ясно сказало журналистам: эй, чем лучше вы будете работать, тем быстрее мы вас размажем.
В тот вечер я улетал обратно в Крым и, сидя у гейта, читал новости. Заблокирован сайт радиостанции «Эхо Москвы»! Заблокирован «Живой журнал»! Заблокированы «Грани», «Ежедневный журнал» и «Каспаров» — небольшие либеральные медиа. Я вот-вот должен был остаться без связи на несколько часов и запаниковал.
Почему это случилось так внезапно? Вот-вот заблокируют и «Новую» — а дальше что делать? И что будет после блокировок? Мы с Наташей списались шифровками: если начнутся массовые аресты, она должна была снять все деньги и ехать в Киев на такси.
Ночью выяснилось, что заблокировали не весь ЖЖ, а только блог Навального — там появлялись его посты из-под домашнего ареста; сайт «Эха» разблокировали, когда оттуда удалили копию этого дневника. Цензоры явочным порядком забрали себе новый кусок власти над интернетом, но я ожидал куда худшего и теперь смог переключиться на мысли о будущем.
«Джим, здравствуйте! — написал я Робертсу. — Я прилетел в Крым как бы для „Новой“, но не уверен, что у меня вообще будет работа к концу поездки. Может, вам тоже нужны фотографии?» Он с радостью согласился, а снятого легко хватило на два отдельных репортажа.
Крым утонул в междувластье. Глядя на мою камеру, на улицах глумливо спрашивали: «Есть запасная?» На блокпостах внутри полуострова стояли беркутовцы с автоматами, казаки в папахах, полицейские и бандиты — все с одинаковыми жезлами. Билборды пугали горожан свастиками и кровью, призывая голосовать за присоединение к России.
В очереди за аккредитацией я услышал, как хвастаются телевизионщики: они жили в одной гостинице с американскими журналистами, и те скотчем разметили асфальт у входа, чтобы не мешать друг другу при выходах в прямой эфир. Россияне, по их собственному рассказу, содрали наклейки со словами: «Это место и все вокруг забронировано Российской Федерацией!»
В ночь перед референдумом на улицы Симферополя вывели бронетехнику.
Напротив урны для бюллетеней висел портрет Линкольна. Рядом стояли пареньки в паленых трениках «Адидаса» (их выдавали две полоски вместо трех) — они делали вид, что наблюдают за честностью голосования. Никто и не думал следовать правилам: родственники вместе заходили в кабинки, а потом с видимым удовольствием агитировали на камеры прямо возле урн. Процедуру явно устроили не для подсчета голосов, а для того, чтобы создать эффектную картинку повсеместной поддержки аннексии. Акции протеста были невозможны, голосование против — бессмысленно, и на участках мы не могли ни оценить явку, ни увидеть несогласных.
Даже формулировка в бюллетенях была жульнической: выбирать предлагалось между Россией и «демократическим государством в составе Украины», о сохранении статус-кво речи не шло. Многие избиратели, увидев камеры, с ходу требовали выдворить нас с участков; другие пересказывали выдумки о приехавших в Крым автобусах с боевиками-бандеровцами. Независимых наблюдателей на участки вообще не пустили, а журналистов выгнали до начала подсчета.
Линкольн на школьном портрете оказался Константином Ушинским, педагогом времен царской России. Илья Барабанов, корреспондент «Коммерсанта», не стал перепроверять мой полушутливый твит и в репортаже написал о портрете американского президента на избирательном участке. Я хохотал до слез, а после праздничного митинга лег спать. Следить за новостями о подсчете не было смысла.
Наутро я прошелся по центру Симферополя — со здания областного парламента сбивали украиноязычную вывеску — и поехал на похороны.
Все эти недели в Крыму я старался хоть что-то снять про крымских татар — коренной народ, который был депортирован в 1944 году и смог вернуться на родину только в девяностых. Я успел сделать интервью с кем-то из их представительного органа, меджлиса, да приехать в Бахчисарай вечером в день голосования: на самом донышке в урнах лежали редкие бюллетени за присоединение. Крымские татары объявили референдуму бойкот. Несколько активистов пропало в начале марта, а в день голосования тело одного из них, Решата Аметова, нашли со следами пыток.
Я подумал, что фотографии с его похорон станут способом хоть как-то выдержать баланс в моих съемках. Это была грустная, но очень красивая церемония: пришли сотни человек, и специальные носилки — тобут — скользили по плечам, когда их передавали вниз, к могиле, в которую каждый потом кинул горсть песка.
В это самое время в Симферополе случилась единственная перестрелка между военными: погиб украинский солдат и был смертельно ранен боец «самообороны Крыма». Все следующие дни я снимал, как украинцы мирно покидают свои базы. В Перевальном «неопознанные» солдаты переместились за стены, а бывшие хозяева уходили, подсвеченные закатным солнцем. Мимо по дороге шла вереница их бронетехники: россияне вели ее куда-то в сторону соседних холмов. На железнодорожной станции рабочие закрашивали желто-синюю полосу на вагоне.
Я знал, что впереди много страшного. А еще я знал, что наши отношения с Наташей пережили в эти месяцы совершенно новый уровень стресса: я уезжал в длинные рискованные командировки и, говорила она, возвращался оттуда каждый раз все более заматеревшим.
Наташа боялась, что я вырасту куда-то в сторону от нее, а я с каждой командировкой лишь сильнее убеждался, насколько мне важен наш дом и возможность делить радости и страхи. Я вернулся и предложил пожениться. Мы решили обойтись без колец: я подарил Наташе обручальные часы, а она мне — обручальный настольный хоккей.
«Мечтатели против космонавтов»
электронная книга
аудиокнига
бумажная книга
бумажная книга с автографом автора
