Евгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов

Дорогие читатели!

По вашим просьбам мы возобновляем публикацию книги Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов» в рубрике Книга с продолжением. Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудиоверсии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!

Читайте, оставляйте восторженные комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Глава 13. Самооборона Майдана

Москва — Сочи — Киев, февраль 2014

Февральским вечером Красная площадь была совершенно пуста, даже каток не работал. В Сочи началось открытие зимней Олимпиады. Оставляя цепочку следов на свежем снегу, на середину площади вышли десять человек. Как только они начали петь гимн России, к ним подбежали полицейские. «Славься, страна, мы гордимся тобой», — тянул парень в черной куртке, пытаясь упереться в брусчатку, чтобы его не затолкали в подъехавшую машину. Людей на Красной площади задерживали, потому что у них в руках были радужные флажки. На сочинском стадионе в это время гремела песня «Нас не догонят» группы «Тату» — хит начала нулевых, написанный от лица подростков-лесбиянок.

Церемония открытия пыталась создать иллюзию прогрессивной России, но я даже не стал ее смотреть, когда вернулся домой. Мне было важнее другое. Олимпиада уже дала повод для декабрьской амнистии, а оглашение приговора по «болотному делу» назначили как раз на время Игр, и я надеялся, что это сделает его менее жестоким.

На фоне закоптелой улицы Грушевского «болотное дело» выглядело просто нелепо: одному омоновцу скололи зубную эмаль, другому вывихнули палец — и людей теперь за это сажали. После амнистии в деле осталось восемь подсудимых. Семь из них по-прежнему были под арестом и жались теперь в тесных клетках Замоскворецкого суда — процесс снова переехал.

Приезжая в Москву, я старался не пропускать заседания. Обвиняемые читали последние обращения к суду, в фойе установили телевизор с видеотрансляцией, но близость развязки почти не влияла на интерес к делу: может быть, полсотни человек набивалось к экрану и еще сотня протестовала у здания суда. Тупая тоскливость процесса лишь усиливалась к его концу.

После очередного заседания суда у здания осталось человек тридцать из группы поддержки — и отъезжающий тюремный грузовик они проводили неловким скандированием: «Майдан за углом!»

Уличное движение в России стремительно мельчало со времен Болотной из-за точечных репрессий и новых жестоких законов. Снимать в Москве между украинскими командировками было очень тяжело, и Майдан за углом совершенно не просматривался. Полицейские куражились над сдувающимся протестом — так, перед колоннами марша в поддержку политзаключенных демонстративно ехал автозак. Впрочем, протест и сам по себе выглядел нелепо, например, группка с флагами украинских националистов, призывавшая к «Майдану в Москве», шла сразу за коммунистами с серпами и молотами на стягах. А когда левые активисты в день открытия Олимпиады устроили протест у часов с обратным отсчетом до начала церемонии, они ушли буквально через полминуты — один из них убедил товарищей, что посмотреть Игры важнее!

Приговор по «болотному делу» назначили на 21 февраля, торчать в Москве было невыносимо, и я решил уехать в Киев на оставшиеся до суда дни.

За две недели, что я не был на майдане, он неуловимо изменился. Вроде как и комнатка с видом на площадь была та же, и костры в бочках, и палатки, и песни со сцены — но лагерь будто сжался в ожидании драки.

Площадь теперь рябила камуфляжем, а в медпунктах активно искали волонтеров. В день моего прилета самооборона устроила марш к зданию прокуратуры — и по холмистым улицам на сотни метров растянулась колонна шириной в три человека. Мерным шагом по Институтской поднимались тысячи самых разных людей: мужики и подростки, с фанерками и бывшими милицейскими щитами, отряд в одинаковых касках и разношерстная группка, где у кого-то на голове была маска для ныряния, а у кого-то — желтая бандана. Девушка из женской сотни испуганно таращила глаза, спрятанные между натянутым на лицо шарфом и огромной каской не по размеру. Рядом с сотней художников шагал пьяненький мужичок в драной ушанке.

Вне строя шли командиры сотен. Мужчина в мотоциклетной защите и черной балаклаве запевал в мегафон, а другие строка за строкой повторяли свежепридуманный марш:

Всюди, де ми йдемо,
Люди нас питають:
Хто ми є?
Ми відповідаємо:
Самооборона,
Це захист Майдану,
Захист України
І кінець режиму!..

И так, по кругу, раз за разом, до самой прокуратуры, звучала эта песня, пока с обочин на марш смотрели случайные прохожие, а одна женщина даже вытирала слезы. Это была пятница, 14 февраля.

Переговоры шаг за шагом успокаивали ситуацию. Почти всех задержанных выпустили из изоляторов под домашний арест, а в баррикаду на Грушевского майдановцы врезали ворота для проезда машин. Рядом поставили желто-синее пианино.
Лидеры оппозиции пытались преподнести уступки властей как успех протеста. Силы милиции отвели выше, к зданию Рады, и Яценюк хвастливо назвал это «началом отступления». В одну из ночей я наткнулся на Тягнибока: он вышел к сцене в низко надвинутой на глаза кепке и пытался объяснить, почему соглашается на переговоры. Националист доказывал, что штурмовать администрацию президента сложно, и отбивался от мужика, который призывал атаковать правительственный квартал, потому что «революций без жертв не бывает».

Утром перед очередным вече протестующие по требованию властей освободили здание Киеврады. Это произошло буднично, словно обычный переезд: самооборонцы собрали плакаты, лекарства, скарб и ушли. Десяток правых в балаклавах остался у входа, гогоча и зигуя при виде журналистов, у сцены свистели и поднимали листки с призывом не сдавать здание, а политики, будто пытаясь всех отвлечь, анонсировали мирный марш в сторону Рады на ближайший вторник, 18 февраля.

Этот анонс я пропустил мимо ушей. В Киев прилетел вернувшийся к работе Денис Синяков, и предыдущей ночью мы гуляли где-то у древней Софии, когда у него звякнул телефон. Надя Толоконникова звала в олимпийский Сочи снимать первую после освобождения акцию Pussy Riot.

OTR:AAMDmRrONgphY58BAAAABgAAAAcAAADARAJxD+0LDbhZH/6jLLPRZFEOxSnQZvPJa//PN4w0TNGcuX/pfFweDEQ6G+9edIeE6/euawSQvbJRj4Px9UW3kAYRx3ycaK6NvunR9SIz7crBxscGUzdeawKBCQ2Bt08syh1A8uhYaOGx

Сообщения от Толоконниковой изначально выглядели примерно так. Чтобы их прочитать, нужна была специальная программа.

Российские активисты и журналисты всегда старались уйти от слежки. Реальные возможности спецслужб никто не знал, и каждая тусовка принимала свои меры безопасности. Нацболы старались передавать информацию на личных встречах. Считалось, что даже выключенный телефон может транслировать звук, поэтому батарейку надо было выковырять из корпуса. Одна группа радикальных активистов-либералов общалась намеками и отправляла письма со случайных имейлов. Многие использовали Skype — пока по тусовке не распространился слух, что силовики показали какому-то региональному активисту всю его переписку. После этого все перешли в Gtalk, мессенджер, встроенный в гугловскую почту.

Pussy Riot пошли дальше, и Денису Синякову пришлось под моим руководством в ночи устанавливать программу, которая шифровала переписку в два слоя. В Gtalk приходила бессвязная стена символов, а внутри программы отображался обычный текст. Подглядывая за перепиской, я упросил Дениса порекомендовать меня Наде.

Оставалось договориться с редакцией «Новой газеты». Я думал, что Муратов будет рад мировому эксклюзиву, а он ответил, что администрация президента перед Олимпиадой собрала российских главредов и потребовала не освещать акции протестов в Сочи. Мне запретили упоминать газету в случае проблем.