Издательство BAbookДмитрий Губин. Германия, где я теперь живу
Дорогие читатели!
Мы продолжаем публиковать книгу Дмитрия Губина «Германия, где я теперь живу». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу еще и в аудио версии. Книгу совершенно замечательно прочитал сам автор.
Читайте, слушайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!
Редакция Книжного клуба Бабук
Летом 2022 года на полках немецких супермаркетов Rewe появились консервированные супы (гороховый и Soljanka), на банках с которыми были изображены молоток и циркуль: легко узнаваемые символы ГДР. Понятно, на какую целевую группу новый (а точнее, старый) продукт был рассчитан. Однако в маркетинг немедленно вмешалcя Федеральный фонд борьбы с диктатурой СЕПГ[1] (Die Bundesstiftung zur Aufarbeitung der SED-Diktatur). Он потребовал снять супы с продажи как оправдывающие коммунистический режим.
«При всем уважении к жертвам СЕПГ, — заметила по этому поводу историк, знаток повседневной жизни в ГДР Катя Хойер, — эти супы не имеют отношения к политике. Большинство людей покупают их, потому что они по вкусу такие же, как были раньше».
Историк Хойер совершенно права в том, что люди возвращаются к вкусам детства из сентиментальных побуждений. То есть по причине того, что семантически ошибочно, но с завидным упорством именуется «ностальгией», а точнее — «ностальгией по прошлому». Когда, как известно, голубей было больше, а гадили они меньше. И сеть Rewe в полной мере собиралась эту ностальгию (Ostalgie, остальгию, тоску по жизни в ГДР) использовать. Другое дело, что ностальгия по прошлому частенько принимает формы тоски не только по бабушкиным супам. А еще и тоски по минувшим порядкам и сгинувшей идеологии. Заметно укрепившаяся в Германии правопопулисткая партия «Альтернатива для Германии»[2], с ее идеями изоляционизма и симпатией к режиму Путина — наглядное тому доказательство. Она имеет наибольшее число сторонников именно в землях бывшей ГДР. Сейчас, когда я пишу эту главу, в бывшей «гэдээрошной» Тюрингии АдГ занимает первое место по популярности: 31%.
Ресентимент и униженная мечта по (чуть было не написал: «по советской») по социалистической, коммунистической эпохе не ограничивается голосованием за АдГ. Спустя 2 года после нападения России на Украину среди сторонников «Альтернативы для Германии» лишь 16% считало, что украинцам следует поставлять больше оружия и боеприпасов. В среднем по Германии за это высказывалось 62%.
В 2005-м году, когда я впервые приехал в Германию, об остальгии не говорили, хотя она, несомненно, уже была. Зато много говорили об «осси» и «весси»: о «западных» и «восточных» немцах. Сам Берлин был наглядной иллюстрацией к этим понятиям. Ничего в Берлине не зная, я всегда понимал, в какой части его нахожусь. Трамваи, плюс уродующие и без того унылый городской ландшафт надземные трубы каких-то, черт его знает, не то газопроводов, не то теплоцентралей, — и все ясно: ты на земле осси. Скромное достоинство, чистота без выпендрежа, витрины с дорогим фарфором, — ага: ты в Западном Берлине.
Про Берлин мне тогда все уши прожужжал мой дружок-бельгиец: мы вместе работали в Лондоне на Би-Би-Си. Он настаивал, что это самая крутая и живая столица Европы. Но на меня спустя 15 лет после объединения Берлин произвел странное впечатление. Помню нелегальные дискотеки: одна из них проходила в заброшенной фабрике, неимоверной длины барная стойка растворялась в глубине цеха. Билетов не было, но нужно было заплатить взнос за вступление в ферайн фабричной реконструкции. Хакские дворы еще не были превращены в шопинг-молл с дорогими бутиками: это был гигантский сквот, набитый что-то паявшими, рисовавшими, расписывавшими художниками. У чек-пойнта «Чарли» (главного пункта перехода из советской зоны оккупации в американскую) на кладбище с кенотафами высился лес крестов с фотографиями тех, кого убили при попытке бежать на Запад через Стену. Бежали в основном молодые ребята. Я стоял, сжимал от ярости кулаки и утирал слезы, глядя на их лица, порою совсем детские. А сейчас я сжимаю кулаки в ярости из-за того, что это импровизированное кладбище не сохранили: кресты снесли ради коммерческой недвижимости…
Видите, я тоже испытываю ресентимент и ностальгию. Правда, это тоска не по времени СССР, а по тому периоду искреннего и бескорыстного романтизма, который последовал за объединением двух Германий. Но этот ресентимент питается тем же, чем и остальгия: обманутыми надеждами и проданной романтикой. Вопрос, правда, в том, не сами ли романтики ее и продали.
Объединение ФРГ и ГДР было в реальности не объединением, а поглощением Восточной Германии Западной. Это «деревянные» марки ГДР менялись на твердую валюту ФРГ, а не наоборот. Это не западные, а восточные фабрики и заводы пускались с молотка (а чаще — банкротились) получившим на то полномочия зловещим трастом Treuhand. Это в восточных землях проходили проверки и теряли работу учителя, судьи, чиновники. То есть конфликт был заложен в самой схеме объединения. Его можно было смягчить, но его нельзя было избежать.
Лучше всего картина объединения нарисована в фильме «Гуд-бай, Ленин!» режиссера Вольфганга Беккера (там одну из главных ролей блестяще сыграла Чулпан Хаматова). Вряд ли вы найдете немца, который ничего про «Гуд-бай, Ленин!» не слышал. Я сам смотрел фильм несколько раз: сначала на русском, потом на немецком. На всякий случай, напомню сюжет. Мать юного главного героя, убежденная коммунистка, видит, как при жестоком разгоне митинга в Восточном Берлине силовики хватают ее сына. С ней случается удар, она впадает в кому. А когда возвращается к жизни, никакой ГДР уже нет. Но осознание этого может убить ее окончательно. И главному герою, и его окружению приходится разыгрывать для матери интерьерный спектакль по продлению социализма.
Это действительно выдающийся фильм[3], очень точный в деталях. Там тонко подмечен один сущностный момент. В ГДР главный герой работал на заводе по выпуску телевизоров. Но после объединения их производство закрыто, и ему приходится зарабатывать на жизнь установкой спутниковых антенн. Как бы все здорово. Понятно, какого качества были гэдээрошные телевизоры, не выдерживающие конкуренции с «Грюндигами». И понятно, что на спутниковые антенны был хороший спрос. Но не покидает ощущение, что главного героя унизили.
Мы ведь в этом фильме смотрим на жизнь глазами парня, выросшего в ГДР. А там, как и в СССР, уважения заслуживал либо рабочий у станка, либо творец: поэт, писатель, художник. А те, кто работал в обслуживании, в сервисе, — они были людьми второго сорта. На этом построена пьеса 1980-х советского драматурга Владимира Арро «Смотрите, кто пришел!». Там герой — мастер-парикмахер, к которому попасть стремятся все, от номенклатурных жен до знаменитостей. А он хочет невозможного: чтобы они считали его ровней себе. Чтобы, когда он появлялся в их кругу, они искренне восклицали: «Смотрите, кто пришел!»
ФРГ, поглощавшая ГДР, в 1990-х завершала переход к постиндустриальному обществу, где главным героем становился человек из офиса или из сервиса. Но многих восточных немцев эта роль унижала. Работая на заводе, выпускающем плохие телевизоры или немодную мебель, ты все равно был героем. Это про тебя писали пусть и плохие стихи пусть и плохие поэты. Это про жизнь твоего круга снимали пусть и лицемерные, но фильмы. А в объединенной Германии вместо этого появилась та пустота, которую разглядел некогда сбежавший от нацизма писатель Себастьян Хафнер. Сопоставляя немецкий национал-социализм с немецким социализмом, он писал: «Песни, которые пели в Третьем рейхе, речи, которые тогда там говорились, отличались от песен и речей в ГДР. Но занятия — путешествия, маршировка, туризм, пение и праздники, кружки по интересам, стрельба и гимнастика — были теми же, такими же, как и несомненное чувство товарищества, своеобразного уюта и счастья, которое процветает в подобных союзах. В этом смысле Гитлер, конечно, был социалистом — эффективным социалистом, пусть он и принуждал людей к такому счастью. Счастью? Можно ли это назвать счастьем? Не является ли несчастьем уже само принуждение к счастью? Люди в современной ГДР часто стремятся сбежать от этого насильственного счастья; но, оказавшись в ФРГ, они также часто жалуются на одиночество, покинутость — оборотную сторону индивидуальной свободы»[4].
Итак: остальгию питают униженность от понижения социального статуса, ощущение покинутости и неприкаянности. Что еще?
А еще на формирование остальгии повлияло определенное высокомерие западных немцев — или то, что восточные немцы за высокомерие принимали.
Нет, внешне все шло более-менее гладко. Как дети в Западной Германии под Рождество отправляли сверстникам в Восточной Германии посылки с дефицитными для тех лакомствами, так и после объединения страны взрослые западные немцы стали платить за этот процесс Solidaritätszuschlag: «налог солидарности». Но даже с детьми во времена разделенной Германии все было не так просто. Писательнице Юлии Франк удалось подростком перебраться с мамой и сестрами из Восточного Берлина в Западный. Их разместили в пересыльном лагере Берлин-Мариенфельде, где жизнь в ФРГ открылась им с черного хода. «В школе нас обзывали «лагерными», на школьном дворе били... Месяцами с нами никто не хотел дружить: ни один сверстник не ходил к нам в гости и не приглашал к себе, не с кем было отмечать дни рождения и встречать Рождество… Через месяц изолированного существования тоска по прежней жизни стала невыносимой. Хотелось обратно туда, где мы были полноценными членами общества»[5]. Ее семья в ГДР не вернулась, но позже Юлия скрывала происхождение и привыкала, что «любому школьнику, который был не похож на остальных, в Западном Берлине язвительно говорили: "Никак из Восточного блока приехал?" Того, кто был плохо или не модно одет, презрительно называли "осси"»[6].
Еще унизительней было не прямое, а косвенное презрение. Однажды класс Юлии отправился на однодневную экскурсию в Восточную Германию, в бывший концлагерь Заксенхаузен. К шести вечера все должны были уже вернуться назад.
«Сумки одноклассников, — вспоминает Франк, — были набиты бутербродами с ливерной колбасой или толстым слоем «Нутеллы», пакетиками с фруктовым напитком «Капри-зонне», бутылками с водой, бананами, мытым виноградом в прозрачных герметично закрывающихся мешочках и шоколадными батончиками… Тридцать шестнадцатилетних подростков из Западного Берлина… думали, что в ГДР нечего есть… Они взяли с собой надувные подушки, а у двух девочек были даже спальные мешки. На всякий случай. Кто знает, что может случиться в Восточной Германии».
Ну, хорошо. Положим, подростки, дети зачастую бывают и глупы, и жестоки, и нечувствительны к боли других. Но и со взрослыми все было точно так же. В 1991-м Ассоциация немецкого языка выбрала словом года «Besserwessi». Примерный перевод — «западный всезнайка». То есть человек из Западной Германии, который заведомо лучше во всем разбирается, чем человек из Восточной. Неологизм построен на игре слов. В фонетически близком «Besserwisser» второй слог означает «знайку», который заменен на «весси». Я несколько раз спрашивал знакомых весси, есть ли в «бессервесси» негативная или хотя бы ироническая коннотация. И получал в ответ: нет! Но мое помнящее СССР ухо ее слышит. И когда я спросил о том же знакомую осси, жительницу Дрездена, она лишь вздохнула…
Поведение бессервесси по отношению к осси (а именно западные немцы внедряли на востоке свои производственные и культурные стандарты, открывали свои супермаркеты и свои банки) стало восприниматься многими как поведение колонизаторов по отношению к немодно одетым неумехам-дикарям, оплакивающим социализм на саксонском диалекте. И основания к тому были. Менеджеры-весси даже получили прозвище «Di-Mi-Do», по трем дням недели (Dienstag-Mittwoch-Donnerstag, вторник-среда-четверг), на которые они приезжали к осси, предпочитая остальные дни проводить на своем уютном Западе.
Обида, пусть и затаенная, — страшная вещь. На нее накладывается память, которая благосклонна к хорошему и легко забывает плохое (вот почему для нас прошлое почти всегда привлекательней настоящего, и ушедшее детство представляется раем). Когда корреспондент «Шпигеля» приехал в Саксонию-Анхальт, в регион Рагус-Йессниц, главой которого выбрали члена АдГ, он от местной 72-летней дамы услышал: «Нам всем приходилось голосовать за Хонеккера[7], но мы были счастливыми людьми». Почему? У всех была работа, мест в садиках хватало, и хоть в отпуск за границу не летали, но ездили в горы Гарц: «это тоже было приятно». Разговор происходил на берегу утопающей в зелени речки Мульде, про которую дама сказала, что во времена ГДР река была красной от химикатов, которые сбрасывали в нее местные фабрики. «Но дети были здоровее, чем сегодня», — добавила дама.
Я не удивляюсь. Точно так же вспоминают жизнь в СССР и старики в России — из тех, кто голосует за коммунистов и одобряет войну на Украине, поскольку «Россия поднялась с колен». Потому что в этом случае они чувствуют себя наконечником на той стреле, которую империя посылает в вечность.
Среда остальгии куда шире круга бабушек-осси и дедушек-осси, так и не нашедших счастья в новой жизни. Вот зарисовка из эссе родившегося и выросшего в Западной Германии телеведущего, писателя и переводчика Рогера Виллемсена.
«Одна знакомая из Восточного Берлина рассказала мне свою версию объединения. Для научного журнала германистов ГДР она писала статью о прототипах ибсеновского "Пера Гюнта", и для работы ей не хватало обзорного исследования, выполненного в Японии. Найти этот текст в гэдээровских библиотеках было невозможно. Однажды вечером юная исследовательница услыхала, что Стены будто бы больше нет… Она пошла через Бранденбургские ворота в Национальную библиотеку, тут же разыскала нужную статью, сделала копию и на обратном пути через Бранденбургские ворота подумала: «Если границу опять закроют, у меня хотя бы статья в кармане». Границу не закрыли, статью она дописала, только теперь никто не захотел ее напечатать»[8].
На этом, пожалуй, я и завершу эту главу.
1. Социалистическая единая партия Германии, правившая в ГДР с 1949 по 1990 год.
2. Я искренне ненавижу AfD c 2017 года, когда ее отделение в земле Баден-Вюртемберг предложило составлять списки иностранцев, занятых в сфере культуры. Ну да: немецкая сцена — для немцев! Реализация этой идеи означала конец работы Вольфганга. И превращение театра Аугсбурга (в оперной труппе которого не было ни одного «био-немца») в третьеразрядную уездную институцию.
3. Британский журнал Empire, пишущий о кино, включил «Гуд-бай, Ленин!» в число в 100 лучших кинолент мира.
4. Себастьян Хафнер, «Некто Гитлер. Политика преступления». — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2022. В оригинале книга называется «Anmerkungen zu Hitler» («Примечания к Гитлеру»).
5. Юлия Франк. Путь через повествование — путь через границу. В кн.: Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают. — М.: Текст, 2009. В том же году книга вышла в Германии в издательстве S. Fischer под названием «Grenzubergange: Die Autoren aus Ost und West».
6. Ibid.
7. Эрих Хонеккер (1912-1994) — многолетний генсек ЦК СЕПГ, восточнонемецкий аналог Брежнева.
8. Рогер Виллемсен. Легкий взмах рукой. В кн.: Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают. — М.: Текст, 2009.
Купить электронную книгу целиком
Купить аудиокнигу
