Дмитрий Губин. Германия, где я теперь живу

Дорогие читатели!

Мы продолжаем публиковать книгу Дмитрия Губина «Германия, где я теперь живу». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу еще и в аудио версии. Книгу совершенно замечательно прочитал сам автор.

Читайте, слушайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Две вещи, прежде презираемые, я в Германии полюбил: пиво и барокко. И даже к рококо, с его целлюлитными облаками в церковных алтарях, с завивающимися ужами и жгутами колоннами и колониальными морскими раковинами, [1] — я стал относиться с сочувственным пониманием.

А прежде брезговал, да.

Почему? Потому что барокко казалось мне вульгарным стилем, опирающимся не на архитектурный расчет, не на математику, а на вкусы ребенка или нувориша (разница невелика). Хочу всего и сразу! Золото, парча, — фу-ты, ну-ты, ножки гнуты. Я этих поклонников гнутых золоченых мебельных ножек, внезапно и катастрофично разбогатевших после развала СССР, встречал немало. Путин, к слову — один из них. Их всех объединяет поиск ценностей не в настоящем, а в прошлом; они пытаются вписать себя не в будущее, а в былое[2].

Проблема том, что я переносил свое отношение с копии на оригинал: а именно копией с оригинала русское барокко являлось. Оно для меня всегда было «елизаветинским»: той неуклюжей вариацией итальянского стиля, что внедряли в России во времена императрицы Елизаветы Растрелли: семья средней руки архитекторов, скульпторов, но зато невероятно талантливых прохиндеев.

Растрелли-младший в середине XVIII века построил в Санкт-Петербурге Зимний дворец — чудовищную коробку для обуви, обляпанную, как торт кремом, колоннами, завитушками и статуями. Он знал, на кого работает. Императрица Елизавета, дочь Петра I, была женщиной яркой, но темной. В отличие от отца, она никогда не была за границей. Она думала, что из Петербурга до Лондона можно доехать в карете. Растрелли построил ей дворец по моде, которая в Европе уже миновала. Он вел себя, как в России 1990-х будут вести себя ушлые торгаши, втюхивающие женам нуворишей коллекции Versace из европейского аутлета.

И, если быть честным, я ненавидел барокко в самом себе. Это внутреннее барокко, эта претензия на причастность к чужой истории живет внутри многих моих ровесников, шагнувших из грязи в князи и мечтающих про грязь забыть…
И да, я помню, что пишу не про Россию…

Но история России сплетается с историей Германии, начиная с гулянок молодого царя Петра в Немецкой слободе, — и становится неразрывной, когда на русском троне Елизавету меняет Екатерина Великая: София-Августа-Фредерика Анхальт-Цербстская, принцесса из одного из сотен государств Священной Римской империи германской нации, будущая просвещенная абсолютистка. Ее абсолютизм укрепит в России рабство, но просвещенность разовьет искусство.

Не буду врать, что милый городочек Цербст, в котором София-Августа-Фредерика-Екатерина провела первые 15 лет жизни, был центром модной Европы. Я даже не знаю, насколько он был мил: Цербст в 1945 году был на 80% разбомблен. Но европейские моды Екатерина знала. Взойдя на престол, она отправила в отставку вульгарного Растрелли, приблизив архитектора Кваренги: безупречного палладианца и классициста. Если у моего читателя («если у моего читателя…» — это я перешел на слог русской литературы, родившейся после Екатерины…), так вот: если у моего читателя есть возможность побывать в Царском Селе под Петербургом, пусть он проделает следующий трюк. После туристически раскрученного, пышного, барочного Екатерининского дворца, любимого Елизаветой[3], — отправится в куда менее известный Александровский дворец[4], построенный Кваренги для Екатерины. Меня он совершенно потряс. Оказывается, имперскую идею можно выразить изящно, одним сочетанием архитектурных форм…

Екатерина не могла жить среди елизаветинского барокко. Это было как прийти на бал в бабушкином платье в рюшах. И я, вслед за Екатериной, от бабушкиных вкусов нос воротил. А потом мы с Вольфом, в первый год нашей жизни в Германии, поехали в Вюрцбург: университетский город над рекою Майн с замком на холме, с виноградниками, с фланирующей по каменному мосту со статуями публикой с бокалами в руках, попивающей отменные сильванер и мюллер-тюргау… Там мы пошли в знаменитую епископскую Резиденцию — колоссальный по размеру, напичканный Тьеполо, золотом, бюстами, росписями-обманками барочный дворец. Точнее, в копию дворца, поскольку Вюрцбург разделил судьбу Цербста: в конце войны его уничтожили бомбежками, и Резиденцию долго и упорно восстанавливали, подобно дворцам под Петербургом.

И вот когда мы вышли из этой гигантской барочной шкатулки в прилагающийся к Резиденции сад, нам в глаза ударила безумная, изобильная вязь стволов и листов в природном исполнении... Барокко как стиль было подражанием и продолжением природы: южной, избыточной, перевитой гирляндами виноградных гроздей и схваченной цепкими лапками плющей.

Барокко могло родиться только в Италии, в средиземноморском блаженном жарком и влажном климате. «Во всей Италии приятнейший, умнейший, любезный Ариост немножечко охрип. Он забавляется перечисленьем рыб и перчит все моря нелепицею злейшей» — вот идеологическая база барокко. «На языке цикад пленительная смесь из грусти пушкинской и средиземной спеси»[5]. Но когда торговцы и творцы привезли барокко в Германию, оно здесь прижилось. Просто климат, в котором не всегда выживает виноград, потребовал для южного барокко — а затем и для рококо — защитного домика, функцию которого взяли на себя немецкие церкви. Снаружи — скромный, не сказать бы скудный, чехол стен. Ну, стоит себе такой простецкий храм посреди полей, лесов и рек, — как знаменитая Wieskirche, церковь деревеньки Виз: Луганки, по-русски. Правда, это слишком большая, даже несуразно большая для крохотной деревеньки церковь. Похожая на огромную беременную верблюдицу. Но заходишь внутрь — музыка сфер! Летают толстопятые ангелы, брызжут лучами луна и солнце, сияют брильянты и злато, пенятся моря и колосятся поля, — что-то нереальное, баварский рай!

Церковь барокко или рококо в Южной Германии — это каждый раз трюк, обратный переходу от Елизаветы к Екатерине. Каждый раз не знаешь, что ждет внутри очередного скромного церковного здания. Однажды мне даже там встретился конный Георгий-Победоносец в натуральную величину. Было это в церкви монастыря Вельтенбург на Дунае: там, где Дунай, в мечтах о просторе, еще бьется в теснинах романтических скал.

Открывая эти набитые сокровищами храмы, я полюбил и то, что немецким мастерам удавалось лучше итальянских: деревянные резные статуи, которые всегда полны движения. То, что итальянское Возрождение передавало на холсте — живую жизнь! — Германия воплотила, так сказать, в 3D.

А однажды в баварском монастыре Andechs, Андекс, счастливо соединились два моих новых немецких романа: роман с рококо-барокко — и роман с пивом. То есть поначалу ничто не предвещало. Ну, монастырь как монастырь: 6 монахов, пивоварение лишь с XV века (то есть местные пивовары в своем мастерстве не то чтобы дети, но старшие подростки), притворная внешняя скромность. Но внутри — па-дам! Все эти рококошные завитки, позолоты, ангельские позументы, лукавства, бьющие лучи, оттопыренные попки и ножки, вязь вьюнов (тоже, понятно, вся в золоте)... Адово роскошная пошлость: хотя нет, не пошлость, в природе пошлости не бывает, поскольку пошлость — это неуместность. А тут — дизайнерское изобилие второй половины XVIII века, помноженное на лукавство; мощи какого-то Папы Римского и чьи-то еще на сдачу; популярная местная легенда о том, как мышь помогла пропавшие мощи найти (мышь увековечена в камне под алтарем, масштаб 1:1, крашеный гипс), плюс... Друзья мои! Знали бы вы, какие в Андексе варят доппельбоки! В каких масштабах! 6 монахов причастны к самому крупному в Германии монастырскому пивному производству! Доппельбоки, «двойные козлы», — это мое любимое пиво. Тяжелое, плотное, мартовское, крепкое, сильное. А в Андексе варят к тому же темный доппельбок. Я однажды случайно купил его в супермаркете, — и потерял голову. Что поделаешь: любовь за деньги тоже бывает любовью. Я ходил по монастырю и церкви, как влюбленный ходит по дому, где вырос объект его страсти... А потом, когда все неопробованные сорта Andechser Bier были в монастыре закуплены, я провел еще раз взглядом по могильным плитам... Нет, не может быть!.. Что там мышь с мощами Папы в зубах! Я стоял над мощами композитора Карла Орфа. Он там был похоронен. И мгновенно, как по щелчку, заиграла в голове первая тема из «Carmina Burana» — «O Fortuna». Баварское барокко, не будь ко мне жестоко.

Держу пари, что «O Fortuna» прямо сейчас звучит в голове и у вас.

1. Как Вольфганг определил: «Если в церкви в алтаре сверху ракушка — значит, уже рококо».
2. Вот почему поставляют мебель Путину итальянские Francesco Molon (коллекция New Empire копирует французское рококо) и Provasi (реплики «классической» мебели из «величественного» прошлого).
3. Чтобы наивная душа не запуталась, важно упомянуть, что «Екатерининским» он назван не в честь Екатерины II Великой, а в честь Екатерины I, жены Петра.
4. «Александровским» дворец назван в честь внука Екатерины, будущего императора Александра I.
5. Разумеется, это из «Ариоста» Осипа Мандельштама.

Купить электронную книгу целиком
Купить аудиокнигу