Дмитрий Губин. Германия, где я теперь живу

Дорогие читатели!

Мы продолжаем публиковать книгу Дмитрия Губина «Германия, где я теперь живу». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу еще и в аудио версии. Книгу совершенно замечательно прочитал сам автор.

Читайте, слушайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Обращу внимание на второстепенную деталь из предыдущей главы. Госпиталь Святого Духа, при котором когда-то был разбит травяной сад, давно уже перепрофилирован в дом престарелых. По-немецки такой дом называется Altenheim, «альтенхайм», и в слове нет того ужаса, который проживает в «доме престарелых» в русском языке. У альтенхайма есть и синонимы. Например, Seniorenheim (здесь легко услышать общий латинский корень с уважительным «сеньор», «сеньора» в итало-, испано- и португалоговорящих странах). Еще один синоним — латинское слово «Caritas». Caritas — это социальный институт при католической церкви, заботящийся о нуждающихся.

Итак: возле травяного сада со статуями, розами, романтическим ручьем и банальной лаврушкой живет своей немолодой жизнью альтенхайм. Я же по пути к лаврушке и ручью пересекаю еще один романтический ручей с плакучими ивами, на берегу которого находится еще один альтенхайм, Санкт-Рафаэль. А дальше — еще один альтенхайм. И еще. 

Дома престарелых — неотъемлемая часть аугсбургского пейзажа: в городе их 5 муниципальных и 23 частных (принадлежащих церкви, например). А в масштабах всей страны — 11 700. К концу 1921 года средняя продолжительность жизни в Германии составляла 78,5 лет для мужчин и 83,4 года для женщин, и Федеральное статистическое управление насчитывало почти пять миллионов пожилых людей, нуждающихся в уходе. Что создавало проблему. Треть из этих пяти миллионов, согласно подсчетам журнала Der Spiegel, не имела достаточных средств, чтобы уход оплатить: средняя немецкая пенсия (около 1400 евро) не покрывала среднюю ежемесячную плату за пребывание в альтенхайме (около 2400 евро)[1]. Да, за полный пансион там, где за тобой еще и круглосуточно ухаживают, необходимо платить из собственного кармана: а кто, собственно говоря, кроме тебя самого, должен обеспечивать тебе счастливую старость? Это такое же правило, как и то, согласно которому на собственную пенсию ты зарабатываешь сам. Пенсии в Германии — накопительные, складывающиеся из обязательных страховых отчислений плюс (но это уже по желанию) дополнительных, профессиональных либо частных. Не хочешь работать 5 дней в неделю по 8 часов, не хочешь тратиться на частные страховки, — получишь по достижении 67 лет то, что получишь. Даже в сытой Баварии я видел стариков, собирающих пустые бутылки ради мелкой денежки. И никаких, если судить по внешнему виду, не алкоголиков и не бездомных…

Вот почему я всегда зябко поеживался, пробегая под окнами аугсбургских альтенхаймов: возможно, здесь окончу жизнь и я. Хотя и не хочется. Не хочется думать о смерти, поверь мне, в любом возрасте из отпущенных мальчишеских лет. Да и девочкам, не сомневаюсь, об этом не хочется думать тоже.

Одна моя знакомая девочка (примерно моя ровесница) как-то затащила меня в тот самый альтенхайм Святого Рафаэля на ручье с ивами: она там пару раз в неделю подрабатывала. Оказалось, туда можно было запросто зайти с улицы. Дело было под Рождеством, и целый зал на первом этаже занимала огромная модель железной дороги, проходящая среди бесчисленных елок-танненбаумов и Санта-Клаусов, среди которых я с изумлением обнаружил несколько несомненных Дедов Морозов! Эту железную дорогу и этих Дедов Клаусов всю жизнь собирал у себя дома человек по имени Хельмут Кауфман. А когда он стал сам приближаться к возрасту деда, то решил выставить свои детские сокровища на радость другим дедам…
А еще моя знакомая познакомила меня с несколькими жителями Святого Рафаэля, согласившимися поговорить о своем житье, а заодно и показать свое жилье. Жилье это излишеств не предполагало: комнаты метров по двадцать, с удобствами в коридоре (но порой имелся умывальник). Кресло-каталка, роллатор. Стул с отверстием для горшка. Книги, вещи, телевизор, радио, бутылки с соками, пакетики с печеньем...

В таком примерно интерьере обитает в Санкт-Рафаэле длинно- и сребровласый герр Биберкопф[2], гордо поглядывающий на мир (и меня) немного всклокоченным орлом. Говорит, что ему 71, что работал программистом, а еще увлекался теннисом и водными лыжами. Он из Фридберга, там на озере есть специальная бугельная трасса для водных лыж. (Медсестры, фыркнув, позже скажут, что он мифоман, хотя насчет Фридберга говорит правду. Скажут они мне все это по-русски: русскоязычных среди персонала — процентов 70). В Санкт-Рафаэле герр Биберкопф оказался в результате аварии: ну, долго объяснять, что именно произошло. Но через пару-тройку недель он отсюда съедет! Здесь — ого-го! — за проживание приходится платить 2200 евро ежемесячно. Он найдет себе какую-нибудь квартирку евро за 700 или 800. А еще через полгода уедет на Майорку или в Таиланд. Он в Таиланде был уже трижды! А семьи у него нет и никогда не было. Он человек, любящий свободу. Так что встретимся этой зимой в Таиланде! И он встряхивает седыми патлами, свято веря в то, что говорит и что говорил всем, развесившим уши, и год назад, и два, и три.

А вот фрау Плюк, всю жизнь проработавшая помощницей по хозяйству. У нее сильно вспаханное морщинами лицо, выдающее глубокую старость, но на вопрос о возрасте она отрезает: 68. Она из Саарланда, — ну, это граница с Францией. Да, она говорит по-французски, потому что начинала работать во французской компании. А потом переехала в Швейцарию, жила на Цюрихском озере, там она училась хаускипингу, — прекрасная страна! И по-английски она тоже говорит, потому что работала в Америке и Южной Африке. Американцы от немцев отличаются тем, что воспринимают жизнь проще. Но в Германии безопаснее, да и с деньгами получше. А перебралась она в альтенхайм шесть лет назад, когда у нее начались проблемы с ногами и с алкоголем. А муж и дочки остались в Кейптауне. Они звонят ей. Может быть, дважды в год. Сколько она платит за проживание? Она не знает. Она продала квартиру, и теперь деньги списываются с ее счета автоматически. Нет, одиночество не проблема, она вообще предпочитает быть одной. А если она снова влюбится? Ну, это вряд ли. Хотя она знает, что и такое в ее возрасте порой случается...

После нескольких подобных разговоров я понимаю, что мне пора к директору альтенхайма, герру Бадеру. Герр Бадер — из числа тех образцовых немецких мужчин, которыми я неизменно восхищаюсь. Он худощав, спортивен, подтянут, улыбчив, умен, открыт, доброжелателен. Он — вершина в том завораживающем эволюционном процессе, в результате которого гадкие утята немецких подростков превращаются в прекрасных лебедей. Гадких утят я тоже встречаю каждый день: потерянных, растрепанных, неприкаянных, слушающих неизменный американский рэп, с лексиконом на уровне «Guck mal, schöne Mädl!» — «Passt scho!..»[3]  Но — многим из них суждено превратиться в герров Бадеров. А некоторым — в подопечных герра Бадера…

…Наш Санкт-Рафаэль, улыбается мне герр Бадер — дом при католической церкви. Но это не значит, что все здесь католики. Здесь жильцы 15 национальностей. И герр Бадер знает уже, например, что умершему мусульманину вкладывают в руки кинжал... Да, жизни его подопечных заканчиваются здесь. У них есть отделение паллиативного ухода, то есть место, где не лечат, но облегчают страдания перед смертью. Там у них лежали одно время две женщины, немка и русская, обе с Альцгеймером. Это такая болезнь, когда жизнь устремляется в обратном направлении. И немка, впав в детство, выкрикивала то имя, которое в Германии лучше не произносить. А русская кричала про Сталина. И от этого вздрагивали прочие обитатели, платившие, кстати, за пристанище на Волчьем ручье минимум 1000 евро в месяц. Пока у них еще оставались деньги. Или родственники, согласные платить. Или недвижимость, которой от их имени распоряжался государственный патронат. Или за их проживание соглашался платить Sozialamt.

Я уже был в их церкви? Гулял по саду? Был в кафе, в столовых на этажах, в библиотеке, видел их ванные? К слову, в ГДР дома престарелых оснащались лучше, чем в ФРГ. Однако после объединения выяснилось, что старики не хотят жить, как в тюрьме: подъем, отбой, контроль, режим. Это вгоняет в депрессию и сокращает жизнь. Поэтому он, будучи директором, не против, если люди не отказывают себе в том, что приносит радость: немного вина, немного сладкого, даже если повышены сахар и избыточен вес. В конце жизни лучше наслаждаться оставшимся, чем себя принуждать. Хорошо, что сейчас развита терапия боли. Таблетки позволяют снять боль.

Это не значит, что проблем нет. Есть и чисто медикаментозные. Существуют очень эффективные лекарства, которые не покрываются страховкой, и врачи стараются их не выписывать. Не у всех же есть деньги. И не все близкие хотят за стариков платить. Близкие вообще очень часто думают не о стариках, а о наследстве. И это самая большая немедицинская проблема. А вторая проблема в том, что близкие ожидают, что их родственник в альтенхайме станет таким, каким был раньше. Кратковременная ремиссия и правда возможна. Но потом состояние неизбежно ухудшается, а к этому молодые не готовы. Попадая в Санкт-Рафаэль, люди в среднем проводят здесь 4 года. Но одна женщина живет у них уже больше 20 лет! Причем она сначала работала здесь, а потом приняла решение переселиться. А вообще живущим здесь от 46 до 104 лет. Если брать в среднем, то получится где-то лет 80. Почему есть и 46-летние? Да потому что здесь не только старики, но еще и алкоголики, и люди в депрессии, и пострадавшие после аварий и инсультов, которым нужен постоянный уход. Бывают и бездомные, включая тех, что приходят только на зиму, причем один бездомный раньше был врачом, а другой юристом. Им тоже нужен приют. Потому что те, кто остается на улицах, — они вообще выпадают из системы. А вон там, на последнем этаже — временное убежище для жертв семейного насилия…

Мы много еще о чем с герром Бадером говорим. О том, как молодым трудно понять стариков, которые просят провести в свою комнату телефон, потому что старики не знают, что такое сотовый телефон, даже самый простой, с кнопками. Как, говорите, в России такие телефоны называют? Omaphone, «бабушкафон»?.. Да, но ведь это поколение, которое стирало без машин, на стиральных досках… А еще мы с герром Бадером говорим о проблемах частных домов престарелых, которые, в отличие от католических, вынуждены думать о прибыли, поэтому плату за проживание они устанавливают выше, а зарплату персоналу платят меньше...

Мы прощаемся. Я — не без облегчения — выхожу на улицу, вспоминая «Прометея прикованного» Эсхила: «Еще у смертных отнял дар предвиденья». — «Каким лекарством эту излечил болезнь?» — «Я их пустыми наделил надеждами». — «Благодеянье это, и немалое».

Вскоре герр Бадер перейдет на другую работу. Пандемия ковида наглухо закроет двери альтенхаймов и убьет часть их обителей. Скачок инфляции приведет к резкому дефициту кадров для домов престарелых и разорит некоторые из них. На верхнем этаже Санкт-Рафаэля вместе с жертвами семейного насилия начнут жить украинские беженцы. А я неожиданно начну работать в одном из аугсбургских домов престарелых волонтером, и в попечении у меня окажутся две пожилые русские дамы, не говорящие по-немецки, — плюс еще одна немецкая дама, от которой, по причине ее сексуальной ориентации, отвернулась вся ее многочисленная родня.

Это будет очень личная история, которую я фиксировал в дневнике. Может быть, я со временем издам его как продолжение этой книги.

1.  Интересующихся отошлю к тексту о проблемах альтенхаймов в 19-м номере Der Spiegel за 2023 год.
2. Имена обитателей изменены.
3. «Прикинь, крутая тёлка!» — «Норм!» (баварск.)

Купить электронную книгу целиком
Купить аудиокнигу