Евгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов

Дорогие читатели!

Мы продолжаем публиковать книгу Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудио версии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!

Читайте, оставляйте восторженные комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Москва — Астрахань, январь — май 2012

На каждых президентских выборах оппонентами Путина становились удобные спарринг-партнеры: в отсутствие реального соперничества они позволяли сохранить декор конкурентности. Чаще всего в бюллетень попадали вялые лидеры лояльных парламентских партий вроде популиста Владимира Жириновского и коммуниста Геннадия Зюганова, но каждый раз к ним добавляли кого-то еще.

В этот раз таким лояльным кандидатом пытался стать губернатор Иркутской области Дмитрий Мезенцев. Для выдвижения ему требовалось собрать триста тысяч подписей избирателей — этот порог был заведомо недостижим, но согласованным оппонентам разрешали его обходить. Знакомые активисты случайно узнали, что в Москве организовали конвейер по подделке подписей за Мезенцева, и рассказали об этом мне и Илье Азару — он работал в «Ленте.ру» и стал звездой после вскрытия фальсификаций на думских выборах.

Под видом бедных студентов мы с Ильей попытались внедриться в группу «рисовальщиков». Я представлял себе настоящую шпионскую миссию с необходимостью под градом вопросов убедительно следовать легенде, однако реальность оказалась куда прозаичней: нас сразу посадили слушать унылый многочасовой инструктаж. Решив форсировать события, мы пробрались в зал, где шла подделка, но нас мгновенно разоблачили и вытолкали в коридор. Фальсификаторы заперлись внутри.

У Азара был телефон Дмитрия Гудкова, молодого депутата от поддержавшей протесты партии «Справедливая Россия». Его только что избрали в Госдуму, и депутатское удостоверение могло помочь нам все же проникнуть в зал. Гудков приехал в строгом костюме, осмотрелся — и вдруг уперся ногой в стену, схватился за дверную ручку и стал ломиться внутрь.

Вскоре дверь поддалась, и фальсификаторы бросились врассыпную. Азар с Гудковым помчались за ними, а я замешкался и наткнулся на еще одного. Увидев камеру, тот набросился на меня с кулаками, а потом убежал.

Когда мы все же попали внутрь, в урнах оставались десятки заполненных подписных листов. Приехавшие полицейские с важным видом стали их собирать, а мы с Азаром чувствовали себя героями. Мезенцева до выборов не допустили.

* * *

Кремль спокойно вел блеклую кампанию с предсказуемым исходом. Города завесили унылыми билбордами в цветах триколора с призывом голосовать за Путина, а телеканалы день за днем показывали речи фигуристов, актеров и космонавтов в его поддержку.

Лишь одно тридцатисекундное видео стало настоящим событием. Чулпан Хаматова, актриса и благотворительница, глядя прямо в камеру, отчеканила: «Все обещания, данные Владимиром Путиным фонду „Подари жизнь“, всегда были выполнены». Вскоре журналисты начали писать, что Хаматову шантажировали: администрация президента якобы грозилась лишить фонд бюджетных денег. В «Подари жизнь» работала моя однокурсница, и ее ответ — «Нам бы это быстро опровергли, если бы это было неправдой» — я воспринял как еще одно доказательство. Хаматова молчала.

Все это взбесило меня до предела, но я быстро придумал план действий и написал письмо Муратову:

«Сидеть на попе ровно я не могу. Нужно запустить кампанию по сбору денег для фонда, он должен быть избавлен от политического давления с любой стороны. Никаких ленточек, плакатов и лозунгов».

Я надеялся, что такая поддержка позволит Хаматовой рассказать правду о подоплеке ролика, но Муратов строго ответил, что «гражданский темперамент мне надо засунуть в задницу», а стратегию фонда может определять только основавшая его актриса.

* * *

Еще через неделю, 23 февраля, в Москве на большой арене «Лужников» провели второй провластный митинг — их тогда стали называть путингами. Мы с Наташей приехали к стадиону еще утром, чтобы проверить слухи об организованном подвозе участников из других регионов. Они оказались правдой: стоянки и улицы вокруг были забиты десятками автобусов, из которых вываливались заспанные люди с типовыми плакатами.

Я встроился в шествие по близлежащей набережной. Вокруг были лозунги «Труд — лучшая терапия» и «За Родину! За Путина!», одинаковые белые шапочки с красными помпонами на хихикающих студентах, бесконечный поток вялых людей среднего возраста, покорно машущих флажками по команде. Наша колонна ползла куда-то в сторону стадиона — и вдруг повернула и оказалась прямо на поле «Лужников», возле специально возведенной сцены.

Путин выступал в самом конце, после мучительных песен Григория Лепса и «Любэ». Кандидат в президенты оказался в десятке метров от меня, но был закрыт частоколом флагов, и я, чертыхаясь, выжидал момента, когда он покажется в просвете между древками. Речь Путина была очень агрессивной — «Умремте ж под Москвой!», — а в колонках включали запись аплодисментов. К концу речи трибуна за спиной кандидата стала почти пустой: согнанным бюджетникам надоело его слушать.

В следующий раз я увидел Путина уже избранным президентом, на митинге 4 марта у стен Кремля. Я снова сумел прокрасться сквозь цепи полиции и президентскую охрану, чтобы оказаться в том единственном секторе толпы, из которого было видно сцену.

Глаза Путина слезились — то ли от облегчения, то ли от холодного ветра. Прогалин вокруг не было: полицейские надежно перекрывали все выходы.

* * *

Эффективность контрмитингов и несмелость Болотной сделали победу Путина не очень драматичной. Власть даже попыталась изобразить борьбу с фальсификациями: на всех участках повесили видеокамеры, а в Москве обошлись без вбросов.

Несмотря на это, оппозиционные активисты всерьез мечтали о постоянном протестном лагере, как во время украинского Майдана 2004 года. В Москве даже устраивали демонстративную раздачу палаток, и я на всякий случай написал письмо киевской корреспондентке «Новой газеты» с кучей глупых вопросов о том, как правильно организовать свою работу, если в столице действительно начнется круглосуточный протест.

На 5 марта, понедельник после дня голосования, назначили митинг на Пушкинской площади. Там собралось всего десять-пятнадцать тысяч человек. Перед началом съемки я обошел всех знакомых активистов за сценой, шепотом спрашивая, планируют ли они устроить что-то после митинга. К чему-то похожему готовились и власти: в переулках вокруг выстроился ОМОН с металлическими щитами.

На сцену неожиданно вышел только что проигравший выборы миллиардер Михаил Прохоров — он стал кандидатом, которого Кремль предложил либеральным избирателям, и набрал чуть меньше восьми процентов. После него выступил разочарованный Навальный: понимая, что волна протеста идет на спад, Алексей впервые заговорил о том, что политическая борьба — это долгая работа. Он призвал создать «универсальную пропагандистскую машину, которая будет работать не хуже, чем Первый канал». Степенное течение митинга прервал Удальцов: «Я сегодня с этой площади не уйду! Буду стоять, пока не уйдет Путин!» Умеренные политики запаниковали и призвали людей разойтись. Из выступающих к Удальцову присоединились лишь Яшин с Навальным.

В середине площади стоял закрытый на зиму фонтан. Лидеры забрались на него повыше, вокруг в сцепку встали несколько сотен человек, которые тоже решили не уходить. Через несколько минут омоновцы рассеяли толпу: кого-то тащили за шарф по снегу, кого-то перекидывали через бортик фонтана, кому-то в толчее сломали руку.

Следующий митинг, 10 марта, превратился в фарс. Его проводили на автомобильной парковке на Арбате, еще дальше от Кремля, — а пришло туда еще меньше народу. Удальцов снова призвал протестующих остаться, но к нему прислушались считаные десятки человек. Вместо фонтана он взгромоздился на телефонную будку, откуда его быстро уволокли в автозак. Казалось, что на этом с протестом покончено.

* * *

В газете мне доверяли все больше — в дни митингов я определял план работы корреспондентов. А в апреле меня впервые отправили в длинную командировку.

Олег Шеин, член «Справедливой России», баллотировался в мэры Астрахани и проиграл единороссу Михаилу Столярову. Выборы прошли так же, как и по всей стране, — например, с одного из участков наблюдателя выгнали, потому что он якобы сам об этом попросил. Шеин объявил голодовку, к нему присоединились восемнадцать сторонников. Через месяц, когда политик стал выглядеть так плохо, что его протест обсуждали все, я полетел на юг.

Мне пришлось на ходу разбираться, как вообще устроена работа журналистов в таких командировках. Могу ли я остаться снимать подольше? Вернет ли мне редакция деньги за билеты? Как мне координироваться с пишущим корреспондентом? К тому же мне пришлось частично присоединиться к голодовке: Шеин и его сторонники действительно страдали, и приходить в протестный штаб после плотного обеда было неловко. Каждый день я жадно съедал крошечный йогурт, чтобы дотянуть до ужина, и пил много воды, чтобы не пахнуть едой.

Центром протеста был штаб Шеина, но там можно было снять только вечно взбудораженного кандидата и ослабших астраханцев, печально лежащих на матрасах. Зато в город постепенно стали стягиваться московские оппозиционеры, которые пытались расширить протест: Гудков надеялся использовать удостоверение депутата и поставить палатку на соседней площади, а Навальный агитировал на базе водителей маршруток.

Мы с Алексеем уже были неплохо знакомы: я постоянно звонил ему за комментариями об очередных дрязгах в митинговом оргкомитете. Меня привлекали его достоинство и спокойствие: всю протестную зиму Навальный был самым конструктивным лидером, а однажды позвонил мне сам, чтобы объяснить одно из решений оргкомитета, — и этим окончательно стер прежнюю нелюбовь. Теперь мы наконец познакомились лично. Навальный отчитал меня за давнюю критику в твиттере, я отшутился, мы разговорились. Он сразу начал обращаться ко мне на «ты». «Чем я хуже?» — подумал я и стал отвечать так же.

Центр города наводнила полиция, а за московскими политиками хвостиком ходили нашисты. С одним из них даже подрался Яшин — я инстинктивно бросился их разнимать, подскочившие оперативники стали задерживать москвича, а провокатор убежал. Через пару мгновений я осознал, что, цепляясь за Илью, по сути, отбиваю его от силовиков — это не слишком вязалось с журналистской нейтральностью.

На выходных оппозиция собрала в Астрахани пять тысяч человек. Шеин объявил о своей победе, прекратил голодовку, судился, проиграл, и мэром все же стал единоросс Столяров. Всего через полтора года его арестовали по обвинению в вымогательстве взятки.

* * *

Инаугурацию Путина назначили на 7 мая, и оппозиция согласовала большой марш на день перед этим. Центр наводнили силовики: у Кремля стояли десятки автобусов с подкреплением, а в безлюдных переулках у места сбора готовили полицейские баррикады.

Опустевший город будто чего-то напряженно ждал, но Калужская площадь радостно пестрела яркими колоннами: черно-красные анархисты, зеленые экологи, радужные ЛГБТ-активисты, красные коммунисты, либералы с оранжевыми флагами. Когда марш двинулся, я вскарабкался на строительные леса и вдруг понял, что Большая Якиманка заполнена людьми от края до края и наверх, куда хватает глаз. Акция неожиданно собрала десятки тысяч человек — куда больше, чем вялые мартовские протесты.

Марш должен был повернуть направо, к сцене на Болотной площади, — но уперся в полицейский кордон, за спинами которого виднелась еще одна цепь, и еще, и еще. Мост в сторону Кремля был полностью заставлен грузовиками и автозаками. Цепь космонавтов в защитных латах оставляла лишь узенький проход на набережную, но не в соседний сквер, где по плану должны были разместиться участники.

На выходе с моста образовался затор, и лидеры протеста заметались между сценой и бутылочным горлышком у поворота, а потом объявили сидячую забастовку. Это явно было спонтанным решением: Навальный, Удальцов, Немцов и Яшин сели на асфальт прямо в узком проходе, призывая всех вокруг присоединиться. Я протиснулся поближе, зажатый между сидящими и силовиками. Политики орали на журналистов в мегафон: стоящие корреспонденты делали забастовку нелепой. Мне оставалось только сесть на горячий асфальт.

Между политиками и полицией курсировали поддержавшие протест депутаты Госдумы — они пытались договориться с силовиками, чтобы те отошли чуть дальше и пропустили митингующих в сквер. Опасаясь установки палаток, власти отказывались уступить.

Заминка длилась минут сорок, а потом все вдруг зашевелились: то ли где-то надавила полиция, то ли задвигались провокаторы. Кто-то рядом вскочил на ноги, стоящие посыпались на тех, кто остался сидеть, и все бросились поднимать друг друга. Давление усиливалось, и вскоре цепи силовиков не выдержали и разомкнулись. Я оказался в той небольшой части толпы, которую выплеснуло в сторону Кремля. Дезориентированных людей выносило из толчеи прямо в руки космонавтов. Вокруг носились группы задержания. Протестующих возили по асфальту, тащили за шеи, пинали и топтали.

Активисты сумели организоваться только через полчаса. Сначала они попытались защитить себя от дубинок с помощью полицейских заграждений, раскиданных по площади. Барьер простоял лишь несколько секунд, пока в него не вцепились силовики — тогда он взмыл над головами, а потом развалился.

* * *

Кто-то распылил огнетушитель, запахло перцовым газом, над площадью поднялся дым от фаеров. Протестующие сумели собраться более-менее плотной толпой на краю набережной. Какое-то время туда с разбегу влетали группы задержания, но полицейские все чаще сталкивались с отпором и отступали ни с чем. Иногда из толчеи вываливались и раненые силовики, поддерживаемые товарищами.

В первых рядах почему-то сплошь были не знакомые молодые активисты, а самого обычного вида мужики средних лет. Из-за их спин, в отчаянной попытке защититься от омоновцев, начали кидать куски асфальта. Я заметался между первыми рядами силовиков и протестующих; дважды эти куски попадали мне в камеру, а один раз я чудом увернулся от камня, летящего в голову. Толстый полицейский вытянул из стычки молодого коллегу — тот потерял бронежилет и смотрел перед собой пустым взглядом.

Протестующих становилось все меньше: кого-то утаскивали в автозаки, а кто-то уходил сам через узкий проход, оставленный в полицейском оцеплении. Через несколько часов ОМОН закрыл лазейку и окружил горстку оставшихся на площади. Первые ряды пытались встать в сцепку, кто-то повалил биотуалеты и попытался сделать баррикады, кто-то поставил вожделенную палатку. Все это силовики смели за секунду. По асфальту текла голубая жидкость из туалета, и омоновцы с заметным наслаждением избивали дубинками, кулаками и берцами лежащих в луже парней. В Москве-реке плавали сорванные полицейские шлемы.

Десятки пострадавших обратились за медицинской помощью. Сотни человек оказались в автозаках. Следственный комитет возбудил уголовное дело о массовых беспорядках.