Сергей Гандлевский. «Дорога №1 и другие истории»

Мы продолжаем публиковать книгу книгу Сергея Гандлевского «Дорога №1 и другие истории». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и еще три других, поскольку это четырехтомое собрание сочинений Сергея Гандлевского.

Читайте, покупайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

У нас в ЦДЛ

Очень давно и уже не помню при каких обстоятельствах со мной познакомился молодой американец: жгучий брюнет баскетбольного роста, косая сажень в плечах. Он через пень-колоду изъяснялся по-русски, но интересовался русской литературой и как-то сказал, что в России ему нравятся три поэта: Дмитрий Пригов, Николай Тряпкин и я. Впечатляющий, скажем прямо, разброс вкусов.

Когда ты, мягко говоря, не молод, тебе практически по любому поводу есть, что вспомнить, потому что твой жизненный опыт переливается через край, как теплая газировка. Взять хоть трех названных сейчас людей.

Красавец-американец решил по прочтении моих стихов, что Дымшиц – это маленький дым, а Юрьев день – праздник в честь Юрия Гагарина. С Приговым мы состояли время от времени в приятельских отношениях и даже, по моей просьбе, он был свидетелем у меня на бракосочетании. А из-за Николая Тряпкина меня однажды не пустили в метро.

Рассказываю.

В ЦДЛ с его двумя, кажется, буфетами и роскошным рестораном войти законным образом можно было только по членским билетам Союза писателей, за этим следил вахтер в дверях. Поэтому, если кривая заносила в писательский клуб: посещение чьей-либо студии, поэтический вечер официального поэта и т. п., то по окончании мероприятия не худо было выскользнуть из рядов пришлой публики, направляющейся в гардероб и на выход, перелистнуть на книжном лотке для отвода глаз книжку-другую и с подчеркнуто невозмутимым видом затесаться в буфет, где и оставить вдвоем с приятелем или в компании свой заветный трояк или пятерку.

Зачем, спрашивается, именно в ЦДЛ? Ну, по совокупности причин. Когда ты молодой и живешь под родительским кровом, хочется хоть изредка выпить по-людски, а не в песочнице или в непогоду – в случайном подъезде, где всякое говно обещает вызвать милицию, а случается, что и вызывает.

А когда ты не просто молод, но в придачу снедаем жаждой литературной славы, тебе охота хоть краем глаза посмотреть на настоящих знаменитостей, а где им еще быть, как не в Доме литераторов!?

Кстати, особых знаменитостей что-то не припоминаю, или я просто не знал их в лицо. Уже после тридцати я стал свидетелем потасовки с участием Евтушенко, но об этом расскажу в другой заметке; пока же речь идет о юности. Зато в Доме литераторов я видел вблизи Олега Янковского, которому на днях исполнилось бы восемьдесят, и что-то впервые заподозрил по поводу этой поразительной профессии. Он замер при входе в буфет, но присутствующие не проявили интереса к его появлению. Янковский замешкался на мгновение и вошел снова – ноль внимания. Тогда он влетел вприпрыжку, ущипнул и отправил в рот виноградину из вазы на ближайшем столике, на него обернулись, и он, удовлетворенный, прошествовал в ресторан.

Ну, и, наконец, еще одна ощутимая причина задержаться в ведомственном буфете: дефицит. Пиво, за которым снаружи, если его по счастью “выбросили”, мигом вырастал хвост минут на сорок, и покупатели переминались с ноги на ногу, напряженно ожидая возгласа продавщицы: “Касса, за пиво не пробиваем!”, а тут его – море и практически без очереди. Правда, и здесь какой-то жлоб в замше подходит к прилавку с противоположный стороны и говорит буфетчице нараспев: “Зин, солнце мое, мне как обычно…”

Хоть убей не помню, каким ветром занесло нас с Сашей Сопровским в ресторан Дома литераторов, может быть, мы вышли с какого-нибудь литературного сборища в Дубовой ложе, знать не зная, что два-три года назад именно там по-свойски расправились с Галичем. Словом, мы растерянно, но упорно бродили по переполненному ресторану, потому что нам чудом хватало на салат “Столичный” и водку. Все места были заняты, и, по советскому обыкновению, мы спросили разрешения сесть за столик, за которым сидел ветхий старец лет пятидесяти или ста пятидесяти с большими оттопыренными ушами. Он кивнул. Вскоре водка развязала языки, и мы узнали, что наш визави – Николай Тряпкин, поэт. Я услышал это имя впервые, и моя недобрая, но сентиментальная душа съежилась: такой старый, с такими ушами, с такой фамилией! Тоска зеленая, зачем мы не нажрались до поросячьего визга, как всегда, в подворотне!?

Но мой эрудированный товарищ решительно встал и, расплескивая от полноты чувств водку, прогремел на весь ресторан:

А над миром сияли Полуночные горы
В полуночном венце.
Это было в Начале, у истоков Гоморры,
Это будет в Конце.

И наш сдержанный собеседник преобразился, и было от чего: ему, кулацкому отпрыску и поэту-почвеннику, с воодушевлением читал наизусть его же стихи столичный еврейский юноша моложе автора почти на 35 лет!

Понятное дело, после произошедшего Николай Иванович угостил нас на славу, официант сбился с ног, а меня не впустили в вестибюль станции метро “Проспект Маркса”: то ли у меня не получалось вписаться в турникет, то ли я пел, то ли скандировал это сильное четверостишие – уже не помню. Но я не полез на рожон, а тихо-мирно прошелся по морозцу до станции “Дзержинской” и благополучно проник в метрополитен, причем с первого раза. И через четверть часа был уже дома, поскольку жил в Сокольниках – пять остановок по прямой.