Сергей Гандлевский. «Дорога №1 и другие истории»

Мы продолжаем публиковать книгу книгу Сергея Гандлевского «Дорога №1 и другие истории». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и еще три других, поскольку это четырехтомое собрание сочинений Сергея Гандлевского.

Читайте, покупайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Семейная хроника на фоне войны

Мне уже случалось писать, что я довольно противоречивого происхождения. Впрочем, послереволюционные годы связывали людей и вовсе экзотическими супружескими узами. Например, мой покойный друг Петр Вайль был по матери из ташкентских молокан Семеновых, а по отцу – из немецких евреев Вайлей.

Уроженцами Украины были мой дед Моисей и его брат Григорий. Оба любили и умели повспоминать, так что их украинское детство вошло полвека спустя в состав моего детства московского. Они были сыновьями выпускника Киевского университета Святого Владимира, уважаемого уездного врача, в свой черед командированного в Манчжурию лечить раненых на русско-японской войне. Он же в 1926 году принимал роды у моей бабушки, так что в паспорте моего отца в графе “место рождения” значился город Черкассы.

Помимо обаяния семейных преданий, Украина сделалась для меня первым личным опытом Юга и странствий. Смутно помню, как отец страхует меня, шестилетнего, в руинах крепости в Аккермане (Белгороде-Днестровском); отчетливо помню подростковое лето под Винницей в Селище на берегу стремительного Южного Буга.

Мальчиком я по случаю был вместе с отцом в Запорожье, впервые ночевал в гостинице, все трогал и восторгался. Тогда же натерпелся страху, когда мой отец оставил меня при вещах на берегу Днепра, вошел в воду, поплыл и пропал на целую вечность, и я решил, что он утонул, а папа с близорукостью минус шесть в это время блуждал по берегу в поисках сына.

С отцом же, но уже в другой раз мы сошли с поезда в Конотопе, оглушительно пахнувшем цветущей липой, и автобусом добрались до Путивля с его ленивым Сеймом в лилиях и кувшинках, где я, сидя на веслах плоскодонки, с подачи отца учился табанить.

А потом я вырос, родители умерли, и я не раз ездил в Украину – в Киев, Чернигов и Львов – уже в качестве литератора. В Украине вышли две книжки моих стихотворений, что и в относительно мирное время было приятно, а сейчас и подавно!

Так что война мордует и губит совсем не чужие мне места.

Но есть логика войны, “и мщенье – бурная мечта ожесточенного страданья”, – как сказал Пушкин, чей бюст походя сбросили с постамента недавно где-то в Украине. С неизбежностью война, как отлив, ринется вспять, обращая в руины российские города и веси, связанные у меня уже с мамой. Она с рождения принадлежала к лишенцам – так назывались выходцы из сословий, пораженных в правах, оба ее деда были священниками. Но это вредоносное родство, делавшее красивую девушку изгоем, повязало меня с провинциальной Россией – Рязанью, Тамбовом, Мценском, Мичуринском (Козловым).

Иногда из Рязани приезжал ветеринар дядя Коля, самый близкий мамин родственник, действительно “дядя”, потому что он был младшим братом маминой покойной матери. Большой, застенчивый и опрятный, дядя Коля оставлял впечатление и нравственной старорежимной опрятности. Ему стелили на полу в детской комнате, и меня это развлекало, как развлекает в детстве всякое событие, нарушающее привычный распорядок.

Существовала и другая родня, едва различимая в сумерках воспоминаний. Мне было лет десять, когда мы с мамой съездили в гости в Мичуринск – там жил другой мамин дядя, тоже Коля, со своей женой тетей Зиной. Могу расслышать на память сладкий стариковский запах их одноэтажного захламленного всяким старьем дома, откуда каким-то чудом к нам в московскую коммуналку переместилось пианино “Mühlbach” с канделябрами. Как же я его ненавидел – почти так же, как скрипку!

Тогда в Мичуринце двум девочкам-подросткам, каким-то моим дальним родственницам, было поручено развлекать меня, чтобы я не особенно маялся под разговоры старших. “Прошвырнемся?” – спросила меня одна из девочек – и неслыханное до тех пор слово рассмешило меня. То ли и впрямь помню, то ли выдумываю из идиллических соображений одноэтажную улицу в снегу, фонари, чуть ли не розвальни на заснеженном перекрестке во время этого “прошвыривания”.

По приезде я на коммунальной кухне небрежно сказал Лере, двенадцатилетней соседке по квартире: “Там были хорошие девки”. Мама непредвиденно появилась у меня из-за спины и стала кричать на меня, но я почему-то не слышал ее крика, но слышал нарастающий стрекот и очнулся в нашей комнате под одеялом в своем кресле-кровати, и мама наклонилась ко мне и сказала “ты напугал меня”. Оказывается, я начал биться, а после проспал сутки. Эти считанные отроческие припадки избавили меня от уроков физкультуры, школьных прививок, выпускных экзаменов и армии.

Через полвека с лишним я рассказал Сергею Пархоменко о мамином деде – священнике Александре Орлове, соловецком узнике. Человек дела Сергей связал меня с “Мемориалом”, но деда найти не получилось из-за слишком расхожих имени и фамилии. Зато нашелся мамин отец, умерший от рака в самом начале тридцатых, когда ей не было и четырех лет. Ян Збигневич Рачинский любезно прислал мне фотографию объявления: “Ветеринарный врач Дивногорский Иосиф Иванович. Уг. ул. Герцена и Мерзляковск. пер., 15/31, корп. 4, кв. 4. СПЕЦИАЛЬНОСТЬ: Лечение болезней собак и лошадей”. Так что я теперь знаю о своем деде, бывшем коллежском асессоре и мамином отце, больше, чем знала она, сирота.

Кровавый и варварский ХХ век оставил каждой семье считанные крупицы фамильной памяти, каждая – на вес золота. И что же мы имеем на сегодняшний день!?

Сначала от лица материнской Рязани летят ракеты в отцовские Черкассы, но вот-вот и дедовская – Моисея Давыдовича Гандлевского – Белая Церковь ответит ракетным ударом Мценску его свата – Иосифа Ивановича Дивногорского!

И весь этот ужас будет длиться и длиться лишь потому, что воровская гоп-компания чахнет над общаком и бьется над тупым кроссвордом, сидя по шконкам и шевеля от умственных усилий пальцами босых зловонных ног!