Сергей Гандлевский. «Дорога №1 и другие истории»

Дорогие читатели!

Сегодня в рубрике "Книга с продолжением" мы начинаем публиковать книгу Сергея Гандлевского «Дорога №1 и другие истории». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и еще три других, поскольку это четырехтомое собрание сочинений Сергея Гандлевского.

Читайте, покупайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

I. Разное.
Советский человек

Мы с дочерью ехали в гости в Тарусу: на электричке до Серпухова, а там – такси или маршрутка. Я соскучился по дочери и был болтлив, в частности, взялся описывать ей образцового, по моим понятиям, советского человека. Наверняка ввернул, что на фоне бредовой наглядной агитации 70-х, скажем, возгласа от лица нарисованного Ленина «Верным путем идете, товарищи!» или заведомой ахинеи, вроде – «Крепи ряды советских физкультурников!», лозунг «Советский народ – новая историческая общность людей!» возражений и смеха, если вдуматься, не вызывал.

Впрочем, вряд ли дочь нуждается в моих разъяснениях, потому что она профессионально знает кино и ей нравится «Мой друг Иван Лапшин» – лучший, на мой вкус, и наиболее сочувственный памятник советскому человеку. Но пусть уж моя дорожная болтовня не пропадет вовсе, поэтому одной историей, кстати, тоже дорожной, охотно поделюсь.

Лет пятнадцать назад я ехал в Саратов и оказался в одном купе с семьей – муж, жена и дочь-подросток. Люди, будто из какого-нибудь симпатичного отечественного кинофильма с моралью, что красота – не «сосуд, в котором пустота», а «огонь, мерцающий в сосуде». Попутчики как на подбор – коренастые, приветливые, не желающие слушать, что я сыт и чуть ли не силой затолкавшие в меня весь обязательный пищевой ж/д набор: яйца вкрутую, холодную курятину, помидоры с брызгами и извинениями, малосольные огурцы и, само собой – пол-литра за знакомство с какой-нибудь всенепременной мужественной присказкой, лень припоминать.

Куря с главой семьи в тамбуре, я дал волю любопытству и узнал, что живут они по всем отечественным меркам припеваючи: квартира, машина с прицепом, садовый участок на Волге с рыбалкой и моторной лодкой. А возвращаются они домой из отпуска от родни в Белоруссии. А дело, повторяю, происходило довольно давно, когда из трех восточнославянских стран Россия была наиболее демократической, Украину обуревали политические страсти, на которые мы взирали свысока, как на неизбежный гражданский пубертат, а Белоруссия, казалось, намертво застигнута каким-то северокорейским штилем. Трудно было предположить, что какие-нибудь полтора-два последующих десятилетия разом перевернут ситуацию, как песочные часы с ног на голову.

– Ну, и как там в Белоруссии? – осторожно спросил я, предполагая, что ответ может быть вполне неожиданным. Таким он и оказался.
– Хорошо там, – с завистливым вздохом ответил мой попутчик, – люди знают, для чего просыпаются утром.

Ну, здесь бы надо призвать на подмогу замелькавшие за грязным окном пригороды Саратова, или призыв проводницы сдавать постельное белье – какой-то такой испытанный прием, которым сочинители обычно маскируют швы.

На перроне саратовского вокзала мы сердечно распрощались, скорей всего, навсегда, и мои славные попутчики ушли со своим несметным багажом, ведомые отцом семейства, таким уверенным с виду, но внутренне озирающимся в поисках идеала. А я продолжил жить как жил – с прочерком в графе «сверхзадача».

У людей такого, как мой попутчик, склада, нет иммунитета к утопии; но, с другой стороны, этот возвышенный взгляд на предназначение человека не может не вызывать уважения.

Тут ноздри дочери чуть дрогнули, и я догадался, что она давит зевоту, выслушивая одно и то же по многу раз – и отдал должное ее такту.

Объявили «Серпухов». И мы, вцепившись друг в друга, перевалили в толпе по обледенелым ступеням железнодорожный мост и изловчились последними втиснуться в маршрутку до Тарусы. Сидячих мест на нашу долю не хватило, поэтому мне, стоя, нельзя было разглядеть, где мы и долго ли еще ехать. Между тем, позвонил Максим (мы ехали к Максиму Осипову, тарусянину, писателю и врачу) и спросил, проехали ли мы уже танк, перед которым – поворот на Тарусу. Я ответил: «Максим, я стою и мне не виден танк, – и рассмеялся, – Максим Танк».

– Я скажу, когда свернем – внезапно откликнулся сидящий внизу у окна мужик, моих примерно лет с бледно-синей наколкой ТОЛЯ на фалангах правой руки. – А поэт он был как раз хороший, буркнул он сердито и прочел, глядя в окно:

Упаси вас бог познать заботу –
Об ушедшей юности тужить,
Делать нелюбимую работу,
С нелюбимой женщиною жить.

Я запоздало понял, что он читает Максима Танка и спросил, чтобы хоть что-нибудь спросить: «А перевод авторский?»

Разумеется, сразу по прибытии я рассказал Осипову о пассажире-эрудите, но запутался в строчках и Осипов тотчас нашел их в Гугле, но их автором оказался Константин Ваншенкин, известный поэт, фронтовик, по слухам, хороший человек, автор знаменитой песни «Я люблю тебя, жизнь…». Песня как песня, но ее финальный аккорд – «Я люблю тебя, Жизнь, / И надеюсь, что это взаимно!» – всегда казался мне некоторым перебором.