Издательство BAbookДмитрий Губин. Германия, где я теперь живу
Дорогие читатели!
Мы продолжаем публиковать книгу Дмитрия Губина «Германия, где я теперь живу». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу еще и в аудио версии. Книгу совершенно замечательно прочитал сам автор.
Читайте, слушайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!
Редакция Книжного клуба Бабук
«Мультикультурализм» по-немецки звучит для русского уха смешно: Multikulti, «мульти-культи». Получается, что в такой культуре масса культей, обрубков, — при отсутствии полноценных конечностей. Один человек, прочитав «Русское диско» Владимира Каминера, где фигурирует «Радио Мульти-культи», даже решил, что это название пародийное, и посредством его автор издевается надо теми, кто полагает, что Германия должна быть Вавилоном, где и азиаты, и латиносы, и чер… и черт знает кто. Но у Каминера никакой издевки нет и в помине: герои всех его книг — иммигранты, новые берлинцы: от вьетнамцев до советских евреев. А «Radio Multikulti» — это реальная, выходившая в эфир с 1994 по 2008 год, программа берлинско-бранденбургского вещательного холдинга RBB.
Ошибка случилась не из-за смешного звучания «мульти-культи», а потому, что идея мультикультурализма для многих россиян звучит еще смешнее, а если честно, то страшнее. Что останется от Европы (периодически спрашивают меня соотечественники), если вытеснить из нее «европейское»? Что останется от Германии, если вытеснить из нее все «немецкое»? И это я беру эти слова в кавычки, поскольку и Германия — лоскутное одеяло, и Европа — лоскутное одеяло, но для искренне страшащихся тут никаких кавычек нет. Неужели меня не пугает, что Германия цветом кожи может потемнеть? Я что, не вижу, как меняется культура Европы, где скоро будут царить законы шариата? Даже политики уже одумались — я что, не слышал, как Меркель призналась, что в Германии «мультикультурная политика полностью провалилась» («der Ansatz für Multikulti ist gescheitert, absolut gescheitert»)?..
Да вижу я все! И слышу тоже. И знаю, что появление среди белокожих русских смуглого мальчика эфиопского происхождения знаменовало восход солнца русской и поэзии, и культуры. И понимаю, что реформаторские идеи Мартина Лютера были для правоверных католиков в XVII веке страшнее шариата.
Идеи, что чужаки (или реформаторы) утопят милую Европу в своих чуждых культурах, основаны на мысли, что «на осинке не родятся апельсинки», какие живут в головах тех дубов, для которых разницы между человеком и деревом нет.
Но давайте-ка для начала разберемся с высказыванием Меркель, сделанном в 2010 году . Начнем с того, что первенство этой фразы принадлежит не ей. Первым заявил о «провале политики мультикультурализма» шестью годами ранее бургомистр берлинского района Нойкёльн, социал-демократ Хайнц Бушковски. В 2004-м в Голландии радикал-исламист убил кинорежиссера Тео ван Гога. Мгновенно прессу облетели впечатлившие многих цифры: 30% детей турецких эмигрантов в Нидерландах не получают аттестата о школьном образовании и только 18% турецких родителей говорят с детьми дома по-голландски (в отличие, скажем, от 91% суринамских родителей). Эти цифры впечатлили и Хайнца Бушковски, поскольку на севере Нойкёльна аттестата об окончании школы не получала та же треть учеников турецкого происхождения. «Чем отличается Германия от Нидерландов?!» — с болью воскликнул Бушковски, отвечая на вопрос журналистов, возможны ли подобные убийства в его районе. Он добавил, что в Нойкёльне фактически образовалось «параллельное общество», любые потребности которого обслуживаются на родном языке. В отличие от потребностей Германии. На местный автозавод людей приходится привозить автобусами из других районов: местные слишком плохо образованы. Да, все это означает провал мульти-культи.
На то, что убийца режиссера был марокканцем, а не турком, внимания уже не обращали. Как и на то, что в Суринаме нидерландский является государственным языком. Как и на то, что родителям-эмигрантам вообще разумнее общаться с детьми на родном языке: именно так вырастают дети-билингвы, новый язык легко перенимающие от сверстников (а быть билингвой — значит иметь жизненные преимущества). Как и на то, что есть мировые столицы, в которых существуют национальные районы с «параллельными обществами», где даже дорожные указатели написаны на национальных языках. Например, Лондон с его чайна-тауном, а также индийскими или еврейскими районами. Причем лондонцы не видят в этом никакой проблемы, а наоборот: наличием «параллельных обществ» невероятно гордятся.
Но, похоже, нулевые стали для континентальной Европы временем переосмысления новой демографической структуры, складывающейся под влиянием массовой эмиграции. И ярче всего негативная реакция на перемены проявила себя в книжке немецкого политика (и, как и Бушковски, социал-демократа), банкира и финансиста Тило Саррацина (ударение в фамилии — на «и»). Книжка эта в переводе на русский называется «Германия. Самоликвидация»[1]. Она вышла в 2010-м[2] и вызвала разом гигантский интерес и такого же размера скандал, стоивший Саррацину работы в Немецком федеральном банке и, в конечном итоге, партбилета[3].
Если кратко: Саррацин обратил внимание, что в семьях турецких эмигрантов даже во втором и третьем поколениях не происходит интеграции в немецкую жизнь. Дети и внуки этих эмигрантов остаются внутри Германии «параллельным обществом», не желающим ни учиться, ни продолжающим работать, но получать социальные пособия. Однако, описав этот феномен, Саррацин задал принципиально неверный вопрос. Вместо «Почему немецкая культура для турецких эмигрантов является менее привлекательной, чем национальная? Почему они предпочитают сепарироваться, а не интегрироваться?», — он задался вопросом «Как нам интегрировать в немецкую жизнь детей турецких эмигрантов?» Причем ответ на этот вопрос Саррацин давал в духе турецкого султаната, когда захваченных в плен детей иноземцев насильственно превращали в янычар. Саррацин, например, настаивал на принудительном посещении детьми эмигрантов групп продленного дня (нет, меня смущает не идея, а принудительность!) Примерно так же, с ледяной невозмутимостью, Саррацин утверждал, что разговоры о бедности являются следствием неправильного питания — и приводил расчеты, каким должно быть питание правильное («Завтрак: 2 булочки, 25 г варенья. Ужин: ½ огурца, 130 г печеночного паштета, 200 г картофельного салата»). У меня было ощущение, что я читаю Альберта Шпеера, рейхсминистра вооружения и военного производства во времена Третьего рейха: он тоже был озабочен рациональным питанием в концлагерях, поставлявших рабочую силу…
Я уделяю этой книге такое внимание, потому что в 2010-х скандал вокруг нее стал для немецкого общества почти тем же, чем был «спор историков» в 1980-х. И Ангела Меркель быстро почувствовала, что сторону Саррацина в скандале с «мульти-культи» принимать опасно (хотя бы потому, что турецких мигрантов в Германии больше 2 миллионов: и это избиратели). Уже в 2011 году она изменила тезис о провале мультикультурализма на противоположный. Выступая в Берлине на Дне Фонда Конрада Аденауэра, Меркель заявила: «У нас не так уж много ислама, но, возможно, слишком мало понимания христианства», — и вообще прошлась по книге Саррацина, ни разу, однако, автора не назвав . А в 2015-м, открывая границы Германии для миллиона беженцев, по преимуществу из Сирии, она произнесла знаменитое: «Мы с этим справимся!» — «Wir schaffen das!»…
Думаю, вы обратили внимание, что под мультикультурализмом в Германии и в России понимаются разные вещи. Для немецких политиков вопрос «мульти-культи» — это вопрос не разнообразия национальных культур в стране, а иммиграции и интеграции, связанный с нагрузкой на экономику и социальную систему. Пугают не турецкие мигранты, несущие на своих свадьбах национальные флаги, горящие факелы и бьющие в барабаны (как-то такая свадьба прошла у меня прямо под окнами и мне своей необычностью запомнилась), — а то, что среди них процент безработных заметно выше среднего по стране. Попробуйте лишить Германию дёнер-дурума, этого хита немецкой уличной еды! В России же, где социальные пособия ничтожны, а мигранты из исламских стран поголовно заняты на стройках, людей пугают именно проявления национальных культур. Рассказы в соцсетях о том, как гастарбайтеры жарят на улицах российских городов баранов на Курбан-байрам, неизменно полны ужаса, столь же неизменно меня веселящего. Потому что на одном из рождественских рынков в Мюнхене точно так же жарят на площади целиковые свиные туши: я об этом расскажу, когда дойду до главы про праздники.
Так вот: в российском понимании этого слова с мультикультурализмом в Германии никакого «провала» нет. Многообразие и разнообразие, Vielfalt und Diversität, — это важные черты немецкой жизни. На ирландский День Святого Патрика мюнхенцы вместо Trachten надевают зеленые наряды и отправляются на парад, попивая по пути пиво Guinness (на мой взгляд, жалкую пародию на темные доппельбоки). Латиноамериканский картофель батат и корейско-китайская капуста пак-чой — стандартные продукты в любом немецком сетевом супермаркете, а русский сетевой супермаркет MixMarkt предлагает сортов двадцать пельменей, мантов, вареников и хинкали (к слову, лучшие пельмени производит в Дрездене предприниматель-гастроном Максим Сатановский). С японскими пельменями гедза, как и с итальянскими равиоли, проблем тоже нет: итальянские и азиатские магазины и рестораны повсеместны. Как и индийские, пакистанские или тайские, храни их немецкий бог: я иногда думаю, как тоскливо было столоваться в Аугсбурге в доиммигрантские времена, перебиваясь с картофельного салата на колбасный салат! Сегодня же в Аугсбурге 49% горожан имеют иностранные корни. И если в пивной «Zum bayrischen Herzl», «К баварскому сердцу», обслуживают официанты с турецкими чертами лица, то это не значит, что Бавария потеряла сердце, перестала пить пиво и носить кожаные штаны. Просто она стала частью мира. Вот почему в сухопутной швабской столице я себя чувствую, словно в портовом городе: именно из-за разнообразия и многообразия языков, культур, кухонь и жизненных укладов. Да и вся Германия, с ее федеративным устройством, — это страна-порт.
Любой эмигрант стоит перед выбором одной из четырех стратегий новой жизни (ассимиляция, интеграция, сепарация, маргинализация). Они определяются простой комбинацией всех возможных вариантов отношения к старой и новой культурам: от принятия обеих (интеграция) до отрицания обеих (маргинализация). Курсы, на которые в Германии ходят иностранцы, называются «интеграционными», а не «ассимиляционными». И это очень хорошо. Местная культура не подавляет и не подавляется, а обогащается за счет новых культур.
И еще одна важная вещь. Сегодня в Германии (и в Европе в целом) базовая идея человеческого достоинства и связанных с ней прав и свобод важнее национальной идентичности и не базируется на ней. Знамя Германии или многозвездное знамя ЕС не нуждаются в руках представителей исключительно титульных наций. На этом Европа и держится: на том, что идеи важнее наций. Иначе Европа не стала бы союзной, связанной, общепримиренной, включая бывших заклятых врагов. Езжайте в Саар: с английским там туговато, зато французский на каждом углу, и чуть не каждый второй житель — билингва. Хотя французский, напомню, — для Германии язык бывших врагов и оккупантов.
«Мы прежде всего люди, а уж потом немцы», — сказал в 1945-м на руинах нацистской Германии Карл Ясперс, и со временем это стало девизом страны. А потом — и девизом Европы. Мы прежде люди, а уж потом граждане своих стран. И это было совершенно новое представление о гуманизме, о гражданстве, о патриотизме. И о национальной культуре — в том числе.
P.S. Я уже написал эту главу, когда в начале 2024 года Германию потряс скандал, снова связанный с проблемой «мульти-культи» (в немецком значении). На одной из вилл под Берлином собрались в частном порядке бизнесмены и ультраправые политики. Они на полном серьезе обсуждали идею «ремигации» — принудительного выселения из Германии «неправильных» мигрантов (и принудительном лишении их гражданства, если таковое имелось). Слово «Remigration» немедленно было объявлено антисловом года, а на площади немецких городов, от Гамбурга до Мюнхена, вышли сотни тысяч демонстрантов, протестующих против подобных идей. То есть возможный провал мультикультурализма немцы все-таки воспринимают как угрозу.
1. Thilo Sarrazin. Deutschland shafft sich ab. Wie wir unser Land aufs Spiel setzen. — Verlag DVA, 2010.
2. Предисловие к русскому изданию, вышедшему в 2012 году, написал Альфред Кох, бывший вице-премьер РФ и один из руководителей приватизации в России в 1990-х. В своем тексте Кох настаивал на «фатальности» генетического неравенства, на опасности милосердия и поддерживал идею непреодолимости барьера между осинками и апельсинками. Цитата: «Если… немецкие города заполонят вьетнамцы, китайцы и индусы, то язык Гейне, Фейхтвангера и Кафки всё равно будет утерян. Его в лучшем случае вытеснит английский, а в худшем — мандарин и хинди». Решать проблему Кох предлагал просто: немецким женщинам следует «рожать, чёрт подери, и всё. Без выкрутасов и политкорректных завываний про то, что женщина — это не свиноматка и у неё есть свои карьерные амбиции». Вряд ли тогда Кох думал, что, спасаясь от преследований (но отнюдь не за этот текст), он скоро эмигрирует в Германию…
3. Исключение из партии — в Германии чрезвычайно долгий и сложный процесс, по юридической казуистике сравнимый с депортацией. Так сделано специально, с учетом опыта нацистского времени, когда исключение из НСДАП означало потерю всех прав, а нередко — и концлагерь. Вот почему бывший канцлер Германии, социал-демократ Герхард Шрёдер, продолживший работать на Путина даже после нападения России на Украину, из своей партии так и не был исключен.
Купить электронную книгу целиком
Купить аудиокнигу
