Дмитрий Губин. Германия, где я теперь живу

Дорогие читатели!

Мы продолжаем публиковать книгу Дмитрия Губина «Германия, где я теперь живу». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу еще и в аудио версии. Книгу совершенно замечательно прочитал сам автор.

Читайте, слушайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Вообще-то в этой главе я собирался написать про то, что значит в Германии велосипед. Например, по сравнению с автомобилем. Ну, вы же помните: в списке того, что объединяет немцев, превращая их в Volk, «фольк», народ, значатся оба этих средства передвижения. Я даже выделил для написания этой главки жесткое время: шесть с небольшим часов во время поездки региональными поездами (с одной пересадкой) из Аугсбурга в Саксонию, в Лейпциг.

Зачем я туда собрался? Потому что решил объездить все немецкие земли. В саксонской столице Дрездене я уже был, и он мне невероятно понравился, особенно район с названием Нойштадт. Это такой немецкий двойник Петербурга (с домами, выстроенными в ровную непрерывную линию и вывесками типа «Rasputin»). А в Лейпциге я еще не был.

А почему именно региональными поездами, а не скоростными ICE? Потому что летом 2022 года федеральное правительство Германии, ошарашенное инфляцией, какой здесь не видели с 1970-х (причина — два года коронавирусных карантинов, а затем война в Украине и российский газовый шантаж), придумало компенсацию: летний месячный билет за 9 евро на все виды транспорта, кроме такси, самолетов и скоростных поездов. Для сравнения: в это же время одна поездка на трамвае в Аугсбурге стоила 3 евро.

И этот 9-евровый билет окончательно взорвал Deutsche Bahn, немецкую железную дорогу, которую только наивный иностранец мог считать образцом немецких пунктуальности и порядка. Порой поезда брались штурмом, и тогда садиться в вагоны запрещали велосипедистам. У меня до сих пор перед глазами вид ада: набитая людьми, как консервная банка шпротами, ночная электричка из Розенхайма в Мюнхен, приклеившаяся к перрону. По громкой связи пятый раз объявляют, что пока пассажиры не дадут дверям закрыться, поезд с места не двинется. Наконец, после пробежавшей по вагону судороги, двери закрываются, поезд трогается с места — а на платформе остаются человек 20 с велосипедами. Больше до утра электричек на Мюнхен нет... Порой в этих битком набитых поездах не работал ни один туалет. И главное — все поезда, и раньше нередко опаздывавшие, летом 2022 года опаздывали гарантированно. И тогда 6-часовая поездка из Аугсбурга в Лейпциг с одной пересадкой в Нюрнберге превращалась в 8-часовое мучение с тремя пересадками.

Вот и мой поезд за Нюрнбергом остановился, и по громкой (однако невнятной) связи машинист объявил, что — все! Как в детском стишке: «Дальше поезд не пойдет, машинист с ума сойдет».

В итоге вывалившаяся на платформу толпа мгновенно поделилась на умудренных и неискушенных. Неискушенные на всех языках мира переспрашивали, что случилось. Искушенные тыкали пальцами в экраны Handy, смартфонов, колдуя над приложением DB Navigator. Однако они быстро осознавали, что ни вайфая, ни беспроводного интернета на станции нет. Как так? А вот так. Нет, и все. Я в Германии к такому привык. Но в глазах женщины рядом со мной сквозило отчаяние. По-немецки она не понимала. С ней были дети: шумный мальчик и тихая девочка. И даже если бы мальчик не хныкал по-русски: «Мама! Мы едем? Когда мы едем?!», я бы понял, что это украинские беженцы. Летом 2022 года в Германии всюду были украинские беженцы. Летом 2022 года я, наверное, раз 30 ездил на немецких поездах (которые то опаздывали, то отменялись), и каждый раз в вагоне обнаруживались украинские беженцы. Обычно — женщина с тревожным взглядом, с одним или двумя детьми, всегда без мужчины, потому что мужчины на Украине были мобилизованы или им из страны уезжать запрещалось…

Я заговорил с женщиной, мы подошли к вывешенному расписанию, и я сказал, что нужно бежать на другую платформу, причем быстро, но все равно мы замешкались. В стоящем на другой платформе поезде было всего 2 вагона. И в эти 2 вагона устремился весь наш отмененный поезд. Я кое-как усадил на свободное место украинку. На одном колене у нее разместился сын, на другом дочь. Я глянул в окно: там обнаружилась старушка в инвалидном кресле. Шансов попасть внутрь у нее было ноль. Но к моему удивлению, по вагону пронеслось: «Gehen Sie, bitte, hinein! Продвиньтесь, пожалуйста, внутрь!» — и старушка с креслом очутилась в вагоне.

Я стоял, как ракета на мысе Канаверал перед стартом, подпертый пассажирами слева, справа, сзади, спереди.

— Можно вас спросить? — прошептала беженка и продолжила совсем уже тихо:
— А почему в Германии женщинам не уступают место?

Я понял вопрос. Это в России и в Украине не уступать место женщине или старшему мужчине считается хамством. Но в Германии, да и вообще на Западе, существует равенство полов и возрастов. Исключения из него делаются лишь для нуждающихся в особой защите: инвалидов, маленьких детей, беременных, стариков. А для всех остальных действует правило: кто первый, тот и сел. При этом, занимая свободное место, немцы на соседнее место обычно кладут рюкзак или сумку. Но если спросить: «Здесь свободно?» (в отличие от итальянской манеры: «Здесь занято?»), они ответят, что, да, свободно, садитесь, пожалуйста. И сумку уберут.

Выслушав мой ответ, беженка замолчала. Возможно, пыталась совместить европейское равенство с тем, что ей наверняка внушали с детства: мужчина подает даме пальто и уступает место, а женщина варит борщи и воспитывает детей.
Я не стал переубеждать.

Я тоже когда-то Германию себе представлял по-другому: как скучную страну неукоснительных правил, однако с идеально работающей техникой. А первый же текст, самостоятельно осиленный мною в журнале Spiegel, был посвящен сравнению немецких скоростных поездов ICE с французскими TGV . Немцы проигрывали французам по всем статьям. Примерно одинаковое расстояние от Парижа до Марселя и от Мюнхена до Гамбурга (765 и 780 километров соответственно) поезда во Франции пробегали за 3 часа 11 минут, а в Германии за 5 часов 35 минут.

Именно немецкие железные дороги заставили меня впервые усомниться в немецком техническом гении. Особенно в том, который проектировал в немецких поездах места для велосипедов. Только один раз я увидел вагон, где велосипеды подвешивали вертикально: это самый эргономичный способ. Обычно в немецком поезде велосипеды нужно ставить вдоль откидных кресел в самом узком месте. Один велосипед в итоге занимает 4 сидячих места. Когда мы с украинской беженкой ехали в Лейпциг, в нашем вагоне было 3 велосипеда, занимавшие места для 12 человек!.. Из-за этого я ехал два часа стоя, прогнув спину на балетный манер, запрокинув голову и держа над головой ридер (как факел знаний в руке Статуи Свободы).

Свободы пошевелиться мне тогда очень не хватало…

У популярного блогера Ильи Варламова долгое время в ходу был такой прием: приезжая в новый город, он сначала писал текст «Хороший Энск», где перечислял все, что ему понравилось. А потом — «Плохой Энск» (про то, что не понравилось). Вот и у меня после четырех глав про «хорошую Германию» неожиданно вышла глава про «плохую Германию». Мне еще придется писать про вещи, которые меня в Германии раздражают: например, про доставку заказов. Или про дигитализацию, переход на цифровые технологии. И это вовсе никакая не дань «объективности»: просто так выглядит моя Германия. А для объективности необходима другая вещь: фотографии, которые я в Германии делал, публикуя их в инстаграм. Обычно я сопровождал их короткими (но довольно большими для этой сети) текстами. Так что вот вами фото и текст про Лейпциг, до которого я, к своему удивлению, все же добрался.

***

Проклятие городов бывшей ФРГ — проплешины бомбежек, которые застраивали еще по живому, не думая ни об исторической точности, ни о красоте. Проклятие ГДР’шного Лейпцига — городские залысины, по-советски бессмысленные пустыни пространств: городское уныние с отраженным в нем унынием жизни (ну, или наоборот). Несколько раз я чувствовал себя в Лейпциге будто в советском Иваново, особенно когда натыкался на желтые и сухие, как пятка страуса, газоны с втоптанными окурками. Впрочем, косметология урбанизма сильно продвинулась с послевоенных времен, и я был очарован не только старыми довоенными пассажами, но и новым университетским кампусом, и современным жильем. Гуляя по пассажам, я влюбился вовсе не в исправно всасывающий туриста в свое нутро пассаж Mädler (это там находится подвальчик Auerbach, из которого Гёте повелел до конца веков вылетать верхом на винных бочках Фаусту с Мефистофелем, — они и летают, безо всякой неловкости за превращение истории в театр ряженых. Гёте был такой назойливой немецкой мухой, обсидевшей почти все немецкие города и оставившей в каждом личинку будущего массового туризма). Влюбился я в Speck’s Hof с его четырьмя дворами, сработанными в очень легком и светлом, а порой слегка насмешливом, югентстиле. И пусть Лейпциг уступает в крутизне Дрездену, в нем есть шик живого большого города, носящего не без щегольства новые, и не без иронии обновленные советские, и старые прадедушкины Klamotten[1]. #Лейпциг #Саксония