Издательство BAbookЕвгений Фельдман. Мечтатели против космонавтов
Дорогие читатели!
Мы продолжаем публиковать книгу Евгения Фельдмана «Мечтатели против космонавтов». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и в аудио версии, и в бумажном виде и даже с автографом автора!
Читайте, оставляйте восторженные комментарии!
Редакция Книжного клуба Бабук
Москва, декабрь 2011 — февраль 2012
Вечером 5 декабря 2011 года по ночным переулкам в панике разбегалась толпа, а я продирался сквозь нее в обратную сторону будто против течения.
На Чистых прудах как раз закончился неожиданно огромный митинг против фальсификаций на выборах в Госдуму. Его заранее заявило движение «Солидарность» на вечер понедельника — на всякий случай, по привычке. Но после подсчета бюллетеней власти заявили, что «Единая Россия» в Москве набрала около половины всех голосов, а интернет запестрел рассказами наблюдателей о нарушениях. Митинг на Чистых стал естественной точкой сборки всех недовольных, даже тех, кто еще прошлым утром не думал о политике.
Спонтанный протест бурлил злой энергией. Под дождем один за другим выступали наблюдатели: на их глазах члены комиссий вбрасывали целые пачки бюллетеней, а полицейские защищали «карусельщиков», ездивших голосовать с одного участка на другой. Один из выступавших даже нацепил специальный фартук вроде тех, которые махинаторы использовали для тайной переноски стопок бюллетеней к урнам.
Перед сценой собрались тысячи человек — больше, чем на любом московском митинге за последние десять лет. Увидев это, я снял первые выступления, плакаты у сцены, несколько панорам — задние ряды тонули в темноте — и поспешно убежал в редакцию ставить фотографии на сайт.
Я так торопился, что даже толком не рассмотрел людей, хлынувших в тот вечер на улицу. Потом говорили, что помимо активистов там собрались читатели и авторы городских журналов: много лет они представляли себе Москву как прогрессивную столицу России, но выборы показали, как далек этот образ от реальности.
Пока я сидел в редакции, Илья Яшин со сцены призвал идти от Чистых прудов на Лубянку, к зданию ЦИКа. За углом людей ждал ОМОН — бойцам выдали бронежилеты, дубинки и каски, которые блестели под дождем, — и пока я продирался к месту событий, протестующие бежали мне навстречу. Силовики выстроились цепями, выжимая людей на тротуары; кто-то кричал от боли; по проезжей части носились группы задержания, выдергивая отдельных протестующих. На грязном асфальте лежал выроненный кем-то том мемуаров Бориса Немцова.
В тот вечер уличный протест объединился с сетевым, и добился этого Алексей Навальный. Осенью он создал Фонд борьбы с коррупцией и месяцы перед выборами потратил на изнурительную систематическую агитацию против «Единой России». Я стал смотреть на него по-новому. Теперь он впервые по-настоящему вышел в офлайн и сразу сделался одним из лидеров несогласных. Его призыв привел на площадь огромную долю протестующих, а страстная речь («Да! Я сетевой хомячок! И я перегрызу глотку этим скотам!») быстро стала знаменитой. После митинга несколько групп сумели прорваться на Лубянку, и одну из них вел Алексей. Его задержали в каком-то переулке, а утром на первой полосе «Новой газеты» красовалось его селфи из забитого автозака. Я немного завидовал.
К середине ночи центр заполнили силовики. Омоновцы, срочники внутренних войск и полицейский резерв — в мрачных шлемах все они выглядели на пустых улицах чужеродными космонавтами. Навальный с Яшиным получили по пятнадцать суток ареста. Оставшиеся на свободе лидеры оппозиции объявили на завтрашний вечер сбор в намоленном месте — на Триумфальной.
* * *
Кремлевские молодежные движения — «Наши», «Сталь», «Молодая гвардия» — давно были посмешищем и одновременно символом того, что власть все сильнее наглеет. В телевизоре их показывали как эдакую смесь комсомольцев со скаутами: радостные студенты поздравляли ветеранов и боролись с продажей просроченных продуктов. Но куда чаще «нашисты» устраивали оголтелые акции: надевали на колы резиновые головы правозащитников и несогласных, печатали «Коммерсантъ» на туалетной бумаге, кидали в унитаз «аморальные» книги Сорокина и запускали дилдо с пропеллерами на съезде оппозиции. Лидеры движений открытым текстом говорили, что накапливают послушный актив, чтобы в случае протестов занять ключевые площади Москвы лояльной массой.
Именно это власти и попытались сделать на Триумфальной. Ухмыляющиеся нашисты — им выдали десятки барабанов — громыхали из-за полицейского оцепления, пока космонавты затаскивали людей в автозаки и избивали. Но «Народ! Медведев! Путин!» тонуло в криках «Позор!»: на площадь вышли тысячи, и они не расходились.
Самый страшный момент случился на исходе вечера. Измотанные и озлобленные протестующие были зажаты на тротуаре сбоку от площади, и тут полиция почему-то отступила. Через несколько минут в эту сторону выдвинулись прокремлевцы. Какое-то время две шеренги стояли лицом к лицу, выкрикивая оскорбления, а потом бросились в рукопашную. Еще через несколько секунд протестующие с улюлюканьем подняли отобранный у нашистов барабан. Казалось, что неизбежна действительно жесткая драка, но на подмогу нашистам подоспел ОМОН, и в возникшей сутолоке все успели разбежаться.
* * *
В тот день обновился печальный рекорд: в автозаки попали почти шестьсот человек. Все отделения полиции оказались забиты, тем более что в камерах до сих пор кое-где находились задержанные на Чистых прудах. Среди попавшихся силовикам был и мой друг Олег Рыбенко.
До отделения, где его держали, я добрался к трем часам ночи. Я ждал, что мешок с печеньем и водой задержанные встретят овацией, но выяснилось, что арестантов и так завалили передачами. Заспанные сотрудники чертыхались из-за внезапной ночной смены: «Расстрелять вас за эти митинги надо» — при этом поили протестующих чаем и говорили, что на них вся надежда.
Наутро ситуацию в отделениях окрестили DDoS-атакой: полиция и суды не справлялись с таким наплывом задержанных. Ходили слухи, что судьи массово сказались больными. Как и многих, Олега возили из одного суда в другой, а потом вернули в отделение. Следующей ночью я поехал к нему с новой передачкой, но она тоже оказалась не нужна. Из участка доносился радостный шум; ворота проходной, двери и решетки клеток были распахнуты. Внутри стояли вместе протестующие, их друзья, полицейские — и пожимали друг другу руки. Все были свободны.
* * *
Еще до выборов мэрия согласовала на 10 декабря митинг на триста человек на площади Революции, недалеко от стен Кремля. Теперь, когда протестовать были готовы десятки тысяч, власти предложили согласование на тридцать тысяч участников, но на Болотной площади, через реку.
В переговоры и споры включились все политики и журналисты, которые оставались на свободе. Одни верили, что протест в самом центре может перерасти в настоящую революцию, а сторонники переноса подыгрывают властям; другие считали эскалацию слишком большим риском для тех, кто выйдет на площадь. Этот аргумент о честности выбора казался мне решающим. Внезапная политизация привела на улицы тысячи и тысячи человек, которые никогда раньше не выходили на митинги. Им нужно было время, чтобы научиться правильно оценивать риски, — а о том, как выглядят несогласованные акции, знали лишь несколько тысяч участников «Стратегии-31».
За день до митинга все поддались увещеваниям умеренных политиков, переговорщиков и чиновников — и только Лимонов до последнего призывал выйти на площадь Революции и не уходить с нее после митинга. Но уже было понятно: лидера нацболов слушают только сотни человек, что вышли за ним в день выборов.
* * *
Мэрия пообещала всем, кто придет на площадь Революции, коридор для безопасного прохода на Болотную. Все прошло тихо: Немцов возглавил неплотную колонну и повел ее от Кремля по петляющему маршруту между двух шеренг силовиков.
Я шел рядом с ним, разглядывая город и людей вокруг, и вдруг оказался в самом конце огромной толпы, забившей длиннющую Болотную. После бесчисленных «извините» я пробился к крошечной сцене. Там все уже понимали, что митинг удался: на площади собрались десятки тысяч человек.
Мы обнимались с молодыми активистами, теми, кто годами выходил на марши несогласных и одиночные пикеты, отчаянно мечтая увидеть рядом столько сторонников. Не отворачиваясь от сцены, я снимал одного за другим выступающих — политиков, артистов, журналистов, — не понимая, что из-за плохого звука на площади их никто толком не слышит и что этот день запомнится не их речами, а общим веселым воодушевлением.
Та съемка стала бы моим самым большим провалом, если бы не внезапное наитие через час. В ста метрах от сцены стоял Дом на набережной, гигантское серое здание, увешанное табличками с именами репрессированных Сталиным бывших жильцов. Оттуда можно было бы снять классную панораму Болотной. Я бежал через подземный переход, прикидывая, как попасть внутрь, но стоило мне начать набирать квартиры в домофоне, как кто-то сжалился и открыл. В лифте играла мажорная советская музыка, и через полминуты я высунул камеру в форточку на лестничной клетке и начал снимать — бессчетное множество людей, еле видную пустую часть площади вдалеке, панораму города на заднем плане.
Этот кадр стал моей первой первой полосой — причем в «Новой» его опубликовали целиком, заняв заодно и заднюю страницу. «Говорит Москва!» — кричали большие красные буквы поверх фотографии.
* * *
Власть ответила противоречивыми сигналами. Путин развязно поведал, что принял белые ленты, символ протеста, за презервативы. Медведев, напротив, объявил символическую либерализацию: смягчение правил регистрации партий, возвращение выборов мэров и губернаторов, упрощение допуска на выборы, запуск независимого телеканала.
Следующий митинг назначили на 24 декабря — его провели на проспекте Сахарова, еще дальше от Кремля. Одновременно с этим протестные акции прошли в десятках городов России и сотне городов за границей.
За сценой на Сахарова тогда разрешили установить кран-люльку, и я уговорил кого-то из организаторов на несколько минут пустить меня наверх поснимать. Платформа шаталась на ледяном ветру, а я таращился на широченный проспект, заполненный людьми, и судорожно менял объективы. Лозунг «Вся власть Советам!» на красном фоне соседствовал с имперскими флагами националистов, рядом кто-то растягивал гигантскую белую ленту, а на огромном надувном шаре написали: «Требуем регистрации партий».
Даже список выступавших удивлял: между ожидаемыми для митингов Навальным («Мы заставим отдать то, что принадлежит нам по праву. Да или нет?!») и Немцовым («Добрый день, свободная гордая Москва!») на сцену выходили телеведущие, отставные чиновники и даже дочь путинского ментора Ксения Собчак. Риторика оппозиции была травоядной: в резолюциях всех тогдашних митингов вообще не упоминался Путин. Впрочем, и страна будто бы менялась на глазах. Вечером нас собрали у телевизора в редакции — в объективный репортаж с протеста даже вставили комментарий кого-то из «Новой газеты». Старожилы изумленно обсуждали первое за долгие годы упоминание издания в федеральном эфире.
* * *
Главный редактор «Новой» Дмитрий Муратов был в особом восторге от сотен плакатов с остроумной игрой слов. Он сравнивал протесты с полетом Гагарина и без стеснения приписывал все заслуги газете:
— Мы создали креативный класс победителей, легкий, веселый, с блестящими лозунгами.
Муратов требовал, чтобы я на всех митингах фотографировал плакаты. Слова главреда казались мне аксиомой, и я бесконечно снимал крупные планы листков со злободневными шутками вроде «Не раскачивайте лодку, нашу крысу тошнит». На разворотах «Новой» огромным шрифтом печатали «Вы нас даже не представляете» и другие популярные слоганы — в надежде, что на следующих акциях участники поднимут газеты вместо плакатов.
В те месяцы «Новая газета» даже не пыталась отделять журналистику от активизма: корреспонденты относили Навальному передачки в изолятор и одновременно делали про это репортаж. Впрочем, и модные журналисты, презиравшие «Новую» за демшизовость, теперь расселись по оргкомитетам митингов и заполняли фейсбук пламенными призывами.
На этом фоне меня внезапно потянуло в другую сторону. С каждым митингом я на ощупь, постепенно осознавал, что взгляд изнутри протеста вынуждает фальшиво упрощать рассказ о нем. В феврале я перестал носить протестную символику.
У этого опыта была огромная цена: поддавшись восторженным муратовским стереотипам про креативность протестующих, я упустил самих людей, из которых складывались те митинги. Их надежды и разочарование, их причины выйти в первый раз и перестать выходить потом, их недовольную реакцию на речь Ксении Собчак и шок от атак пропагандистов. В моем архиве остались только непонятные шутки на плакатах.
* * *
В телевизоре восторг либеральных журналистов перевернули: вышедший на улицы средний класс «в норковых шубах» противопоставляли работягам, якобы поддерживающим власть и превыше всего ставящим «стабильность». Протестующих клеймили революционерами, проплаченными Америкой.
Оппозиция быстро потеряла свое главное преимущество — инициативу. Удовлетворившись декабрьским успехом, лидеры взяли длинную паузу — следующий общий протест, марш по Якиманке, назначили на 4 февраля. В страшный мороз протестовать вышло больше ста тысяч человек, но Кремль ответил сравнимым по масштабу контрмитингом, на который собрали десятки тысяч московских бюджетников.
К тому моменту стало ясно, что отменять результаты думских выборов власть не собирается, а без своего кандидата на выборах президента оппозиция лишалась точки приложения усилий. Когда марш уткнулся в сцену, его уже не встречали свежими энергичными лозунгами — спикеры лишь отвечали на повестку, которую формировал Кремль. Журналист Леонид Парфенов доказывал, что придуманное властью «Общественное телевидение» независимым от государства не будет, а Сергей Удальцов, вышедший после месяца административных арестов и голодовок, неуверенно срывался: «Обвиняют нас, что мы хотим развалить Россию. Ложь, пиздеж и провокация! Извините за грубое слово». Весь остаток февраля оппозиция занималась символическими акциями — живой цепью и автопробегом на Садовом кольце.
Презентация книги Евгения Фельдмана в Берлине, 17 ноября
«Мечтатели против космонавтов»
электронная книга
аудиокнига
бумажная книга
бумажная книга с автографом автора
