Михаил Шишкин. «МОИ. Эссе о русской литературе»

Мой Тургенев

Смешно… в 50 лет начать гнездо вить…
Вы как хотите и где хотите, – мое гнездо в могиле. 

Из письма матери Ивана Тургенева
сыну, 1839 г.

Ему было 20. Он отправился в Европу учиться, но на корабле случился пожар. Почти всем удалось спастись. Вернувшись в Петер­бург, молодой литератор вдохновенно рассказывал в гостиных о по­жаре на море и как он самоотверженно спасал женщин и детей. Его скоро разоблачили. Очевидцы передавали, как юноша рвался в шлюпку, отталкивая матерей с младенцами, и вопил в отчаянии: Mourir si jeune! Датчанину-капитану пришлось применить силу. Мать написала ему: «Почему могли заметить на пароходе одни твои ламентации? Слухи всюду доходят! И мне уже многие говорили к боль­шому моему неудовольствию. Ce gros monsieur Tourgueneff qui se lamentoit tant, qui disoit mourir si jeune… Какая-то Толстая… Какая-то Голицина… И еще, и еще… Там дамы были, матери семейств. Почему же о тебе рассказывают! Что ты gros monsier – не твоя вина, но! – что ты трусил, когда другие в тогдашнем страхе могли заметить… это оставило на тебе пятно, ежели не бесчестное, то ридикюльное». Молодой человек пережил глубокую душевную травму, осознав, что он – малодушный трус. Эта боль мучила его всю жизнь. Последним написанным, вернее, надиктованным умирающим писателем текстом за несколько недель до конца стал «Пожар на море». Это было его покаяние.

*   *   *

Он знал о своем призвании, и в преждевременной смерти его ужасало именно это: предательство судьбы. Как умереть молодым, если он еще ничего не написал, не исполнил своего предназначения? Юноша чувствовал себя избранным стать великим писателем, и будущее исполнило, что обещало. Пожар на море стал прелюдией к жизни, а малодушие и отсутствие воли – ценой пакта с судьбой.

Герои Тургенева мучаются своим «я», ищут самозабвения, как избавиться от себя, раствориться в служении чему-то высокому и прекрасному. Они страдают, ждут, ищут, презирают бюргерское самодовольство, хотят найти великое дело, ради которого можно отдать жизнь. Маленькие дела, быт, семейные заботы их не интересуют. Своих персонажей Тургенев мучил вопросом: «Зачем жить?», при этом сам для себя он знал ответ, но с ними не делился. Это знание было его, сокровенное, выстраданное, им нельзя поделиться. Никого из своих героев Тургенев не сделал писателем.

Тургенев проговорился в «Довольно (Отрывок из записок умершего художника)», единственном тексте, в котором делится с персона­жем-рассказчиком своим знанием, зачем он живет. Все преходяще и бессмысленно, но есть особое служение – служение красоте. Все пустое – природа, государство, семья, идеалы свободы. «Но искусство?.. красота?.. Да, это сильные слова; они, пожалуй, сильнее других, мною выше упомянутых слов. Венера Милосская, пожалуй, несомненнее римского права или принципов 89-го года. <…> Искусство, в данный миг, пожалуй, сильнее самой природы, потому что в ней нет ни симфонии Бетховена, ни картины Рюисдаля, ни поэмы Гёте, – и одни лишь тупые педанты или недобросовестные болтуны могут еще толковать об искусстве как о подражании природе». Даже любовь – не то, за что можно зацепиться в этой жизни: «И даже то высшее, то сладчайшее счастье, счастье любви, полного сближения, безвозвратной преданности – даже оно теряет всё свое обаяние; всё его достоинство уничтожается его собственной малостью, его краткостью. Ну да: человек полюбил, загорелся, залепетал о вечном блаженстве, о бессмертных наслаждениях – смотришь: давным-давно уже нет следа самого того червя, который выел последний остаток его иссохшего языка». Преходяще все, кроме красоты, пусть она и живет только миг. «Красоте не нужно бесконечно жить, чтобы быть вечной, – ей довольно одного мгновенья».

Тургенев написал позже про этот важный для него текст: «Я сам раскаиваюсь в том, что печатал этот отрывок (к счастью, никто его не заметил в публике), – и не потому, что считаю его плохим, а потому, что в нем выражены такие личные воспоминания и впечатления, делиться которыми с публикой не было никакой нужды». Он выбрал служение красоте, но не имел в себе смелости открыто отстаивать это в эпоху, когда модно стало служить общественной пользе.

Считается, что Тургенев – певец любви, и действительно, во всех его романах герои ищут это великое чувство, но ни в одном произведении любовь не осуществляется, не превращается в силу, которая совершает круг земной жизни: его главные герои не женятся, не рожают детей, не создают семью, не строят домашнего гнезда. Его герои влюбляются и влюбляют в себя женщин, но, когда нужно сделать важный шаг, взять ответственность за другого человека на себя, сделать предложение, жениться, стать главой семьи, отцом, завести дом, семью, детей, они сбегают. Проза – всегда невольный автопортрет, в котором все нараспашку и ничего не скроешь.

Сам писатель неоднократно оказывался в жизни в подобной ситуации, и каждый раз страх ответственности за семью, необходимость связать себя земными заботами заставляли его отступить. Ответственность за ненаписанные книги была сильнее. Он искал лишь определенной любви: страсти как вдохновения. Его музой не могла стать женщина, которая хочет осуществить себя своим земным предназначением, как хранительница очага и продолжательница рода. Критики уже давно заметили, что все матери в романах Тургенева женщины дурные или смешные.

Показательный мастер-класс в делах любви провел юному Тургеневу отец. Семья жила в Москве напротив Нескучного сада. Юноша влюбился в соседку. Его сердце покорила юная княжна Катенька Шаховская. Ему пятнадцать, ей восемнадцать. Томительное сладостное чувство первой влюбленности обрывается раскрытием жестокой тайны. Прекрасная возлюбленная, которую он боготворил, оказывается любовницей его отца. Катенька призналась юноше: «Я таких любить не могу, на которых мне приходится смотреть сверху вниз. Мне надобно такого, который сам бы меня сломил». Случайно подросток увидел, как отец ударил хлыстом свою любовницу, и она поцеловала кровавую ссадину на руке. Все это Тургенев опишет потом в повести «Первая любовь».

Он искал такой любви, чтобы раствориться в страсти самозабвенно, чтобы отдаться целиком возвышенному служению. Ему было 25, когда в Петербург приехала с гастролями французская оперная дива, испанская цыганка по происхождению, Полина Виардо. Она была вызывающе некрасива, но покорила мир своим голосом. Композитор Камиль Сен-Санс сказал о нем: «Ее голос, не бархатистый и не кристально-чистый, но скорее горький, как померанец».

Тургенев увидел Виардо в «Севильском цирюльнике». «C той самой минуты, как я увидел ее в первый раз – с той роковой минуты я принадлежал ей весь, вот как собака принадлежит своему хозяину». Его представили примадонне в доме знакомого: «Это – молодой русский помещик, славный охотник и плохой поэт». Знакомство произошло 1 ноября 1843 года, с тех пор Тургенев до конца своей жизни отмечал эту дату как священный праздник. «Когда он вошел в комнату, – будет вспоминать позднее Виардо, – он мне показался гигантом – ужасно высокий, удивительно красивый, с голубыми и умными глазами… Но не могу сказать, чтобы он поразил меня сразу. Я долго не обращала на него внимания». Тургенев был принят в ее пажи. Ежевечерне после спектакля его стали допускать в уборную певицы наравне с избранными почитателями таланта: одним графом, старичком-генералом и сыном директора императорских театров. На полу лежала медвежья шкура с золочеными когтями, и диве казалось забавным сажать на каждую из четырех лап по влюбленному мужчине. Каждый из них должен был во время антракта рассказывать госпоже какую-нибудь забавную историю. «Плохой поэт» легко зат­мил своих соперников. Скоро она стала брать у него уроки русского языка.

Когда чета Виардо уехала из России, Тургенев бросил службу и отправился в заграничное путешествие, которое свелось к посещению городов, где гастролировала Полина. Он стал другом семьи. Ее муж Луи – тоже тонкий ценитель прекрасного, искусствовед, критик, автор монументального труда о европейских музеях, любитель литературы, переводчик с итальянского, испанского, а потом и с русского, сделавший первые переводы Пушкина, Гоголя, самого Турге­нева. И оба страстно любили охоту. К тому же русский помещик тратил на семью Виардо большие суммы. Тургенев то снимал дома по соседству, то надолго останавливался в их доме. Главное, рядом с Полиной Виардо он находил вдохновение.

На гонорары, полученные в России, чета приобрела замок Куртавнель в 65 километрах от Парижа. Тургенев прожил с ними под одной крышей три года и написал свою первую книгу «Записки охот­ника». Он писал взахлеб рассказ за рассказом и благодарил за это свою музу. Муза то приближала его к себе, то прогоняла. Гастролируя по Европе, она забывала отвечать на его восторженные письма. С любовниками она изменяла обоим друзьям – и Луи Виардо, и Тургеневу.

Он сравнивал себя с собакой, верно служащей хозяину. Его служение искусству приобрело символическую форму служения голосу, «горькому, как померанец». Его били хлыстом по душе, он целовал кровавую ссадину. Так язычники поклонялись лесным богам, но истово молились дереву. Тургенев поклонялся искусству и молился на голос. Его муза ничего ему не давала, кроме главного – силы писать. Так дерево оставалось всего лишь деревом, но молящиеся на него чувствовали его помощь.

Когда книга была закончена, он вернулся в Россию. Написанные во Франции очерки русской деревенской жизни вызвали у критики и читающей публики фурор и были признаны эталоном русского национального рассказа, хотя уже и тогда находились скептические голоса. Так, друг писателя критик Василий Боткин писал о придуманности тургеневских народных типов: «Это – идиллия, а не характеристика русских мужиков». В удушливом воздухе николаевской империи тургеневские ностальгические очерки, написанные живым языком, показались вызовом существующему порядку. Хлесткое перо Александра Герцена превратило «Записки охотника» в обвинительный акт против крепостничества. В русской литературе безраздельно царствовал Гоголь. «Записки охотника» сделали молодого писателя кронпринцем отечественной изящной словесности.

*   *   *

Гоголь умер в феврале 1852 года. Тургенев опубликовал некролог. Русская народная мудрость «от сумы и от тюрьмы не зарекайся» подтвердилась: писателя арестовали по личному приказу императора Николая I, усмотревшего в панегирике вольнодумство. Месяц Тур­генев провел в тюрьме, потом был отправлен в ссылку в свое имение Спасское-Лутовиново без права посещать столицы.

В тюрьме, условия которой нам теперь больше напоминают – через призму ГУЛАГа – дом творчества, из-под пера Тургенева вышел хрестоматийный рассказ «Муму», душераздирающая история о барыне-самодурке, которая приказывает глухонемому дворнику утопить его любимую собаку – обязательное чтение в младших классах русской школы. Школьникам до сих пор внушают, что суть рассказа в обличении крепостных порядков. Скорее, писатель таким образом сводил счеты с матерью. Их отношения были сложными, а попросту говоря, они ненавидели друг друга. Тургенев не мог прос­тить ей унижения, что уже взрослым он во всем от нее зависел и вынужден был в письмах из-за границы вымаливать у нее деньги. Она терпеть не могла «певичку», «проклятую цыганку», погубившую, по ее убеждению, сына. А главное, она презирала то, что было для него свято, и писала ему о творчестве: «Оставь, Иван, дурь и займись лучше службой!» Тургенев даже не приехал на ее похороны. И после смерти матери, получив богатое наследство, он продолжал мстить ей в своих произведениях.

Автор рассказов не мог занять место первого писателя России. Ему нужен был роман. Великого русского романа еще не было. Критик Анненков писал ему в октябре 1852 года: «Я решительно жду от Вас романа, с полною властью над всеми лицами и над событиями и без наслаждения самим собой, без внезапного появления оригиналов, которых Вы чересчур любите». Тургенев отвечал: «Надобно пойти другой дорогой – надобно найти ее – и раскланяться навсегда с старой манерой. Довольно я старался извлекать из людских характеров разводные эссенции – triples extraits – чтобы влить их потом в маленькие скляночки – нюхайте, мол, почтенные читатели, откупорьте и нюхайте – не правда ли, пахнет русским типом? Довольно-довольно! Но вот вопрос: способен ли я к чему-нибудь большому, спокойному! Дадутся ли мне простые, ясные линии. <…> Вы от меня услышите что-нибудь новое – или ничего не услышите».

Роман не приходил. Ссылка действовала на писателя угнетающе. Тогда на помощь опять пришла муза, которая одна знала, как дать Тургеневу вдохновение. В марте 1853 года в Россию с концертами прие­хала Полина. Он раздобыл фальшивый паспорт и пробрался тайком в Москву, рискуя быть арестованным уже всерьез. Его ожидал холодный прием. Тургенев вернулся в имение, она – в Париж. На его страст­ные письма муза даже не отвечала. Она знала, к чему вела его – к сюжету его будущих романов.

Сама жизнь подталкивала одинокого, зрелого и богатого мужчину к женитьбе. Вскоре заговорили о свадьбе. Тургенев зачастил в дом своего двоюродного брата, чтобы видеть его дочь, 18-летнюю Ольгу Тургеневу. Девушка влюбилась в 37-летнего красавца и ждала пред­ложения. Но вместо предложения руки и сердца получила прощальное письмо: «Виноват я один. Я старше Вас, моя обязанность была думать за обоих; <…> я не должен был забывать, что Вы рис­ковали многим – я ничем. <…> Несмотря на все, что произошло, я все-таки считаю мое знакомство с Вами одним из счастливых слу­чаев моей жизни. Избегать частых встреч, близких сношений с Вами – теперь моя прямая обязанность. Нужно прекратить слухи и сплетни, повод к которым подало мое поведение». Он бежал. Но бежал к пись­менному столу. За несколько месяцев была написана его первая большая проза.

*   *   *

Влюбленность Тургенева имела мало общего с той любовью, которая является прелюдией, увертюрой к женитьбе, основанию дома, семьи, рождению детей. Все это естественное продолжение влюб­ленности ему было не нужно, мешало, отвлекало от главного. Для служения искусству ему нужна была только вдохновляющая страсть.

Сюжет «Рудина»: краснобай влюбляет в себя девушку, но, испу­гавшись женитьбы, бросает ее. И пишет прощальное письмо, которое весьма напоминает письмо автора к Ольге Тургеневой: «Любезная Наталья Алексеевна, я решился уехать. Мне другого выхода нет». Писатель отдал герою свои слабости, безволие, но не отдал ему своей веры. Автор принес в жертву и свои чувства, и чувства покинутой девушки на алтарь искусства. Его герой убегает в пустоту. Рудин даже не вызывает чувства жалости. Для романа, которого ждали, этого было мало. «Рудин» оказался серьезной заявкой, но не более того. Сам писатель испугался назвать этот текст «романом» и дал при публи­кации подзаголовок «повесть».

Критика встретила «Рудина» благосклонно, но задача не была выполнена. Нужен был другой роман.

Тургенев убеждал себя, что спасительное вдохновение ему может принести только одна женщина на свете. Он бросился во Францию – после смерти царя Николая и конца Крымской войны русским снова стало возможно жить за границей. Погоня за Виардо была погоней за будущим романом. Он знал, что этот отъезд – окончательное решение его судьбы. Служение искусству требовало полного самоотречения. Своей близкой знакомой графине Елизавете Ламберт писатель признавался: «Ах, графиня, какая глупая вещь – потребность счастья – когда уже веры в счастье нет! В мои годы уехать за границу – значит: определить себя окончательно на цыганскую жизнь и бросить все помыш­ленья о семейной жизни. Что делать! Видно, такова моя судьба. Впрочем, и то сказать: люди без твердости в характере любят сочинять себе "судьбу"; это избавляет их от необходимости иметь собственную волю и от ответственности перед самим собою. Во всяком случае – le vin est tiré, il faut le boire».

Женщина Виардо то приближала, то прогоняла его, муза Виардо дарила вдохновение. Облитый холодом и отверженный – она даже не отвечала на его письма – он написал в приливе вдохновения в одиночестве на немецком курорте «Асю». Рождалось «Дворянское гнездо». Своему другу Анненкову он открыл секрет творчества, жалуясь на Полину: «Как мне тяжело и горько бывает, этого я вам передать не могу. Работа может одна спасти меня, но если она не дастся, худо будет!» Другому близкому другу поэту Афанасию Фету он признавался: «Я подчинен воле этой женщины. Она давно и навсегда заслонила от меня все остальное, и так мне и надо. <…> Я только тогда блаженствую, когда женщина каблуком наступит мне на шею и вдавит мое лицо носом в грязь».

Полина в очередной раз прогнала его – он поехал в Рим спасаться работой, писать «Дворянское гнездо». Ему помогал гений места, там Гоголь создавал свои «Мертвые души». Среди руин Вечного города ближе виделись родные пейзажи, ярче представлялись русские деревни и поместья, громче слышались голоса героев.

27 октября 1858 года писатель поставил последнюю точку в романе. «Дворянское гнездо» было опубликовано в журнале «Современ­ник» и изменило русский литературный ландшафт. Наконец, в полной мере развернулся талант Тургенева, и читателю предстала в чистом виде его новаторская проза.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Купить книгу целиком