BAbook
Книжный клуб Бабук
О разном
Аватар Борис АкунинБорис Акунин

ПРО ПАМЯТЬ

Теперь, когда отгремели парады и утихла казенная трескотня по поводу Дня Победы, напишу, пожалуй, и я. Не про «Если-надо-повторим», а об отце, о котором, конечно, часто вспоминал в эти майские дни.

Его портрет – эта фотография мне очень нравится – раньше висела у меня в Москве, теперь - на стене лондонской квартиры.

Он – один из очень редких счастливцев, кто умудрился провоевать прямо с  июня до мая, и остаться живым, да еще почти целым. Начал командиром взвода артиллерийской разведки, закончил командиром дивизиона. И, как все настоящие фронтовики, ужасно не любил рассказывать про войну, а если рассказывал, то всякое негероическое, не похожее на кино. Пару раз я, уже взрослый, раскрутил его на долгий разговор о фронте и даже записал услышанное. Наверное, отец еще и нарочно себя приспускал, это был его обычный стиль, иначе непонятно, как он получил столько наград (я читал, что, например, медаль «За отвагу» котировалась выше многих орденов), но от его фронтовых историй у меня оставалось ощущение чего-то отвратительного и абсурдного. То есть, ощущение правды – война ведь отвратительна и абсурдна.

Тридцать с чем-то лет назад (стало быть, отец находился в моем нынешнем возрасте) я позвонил ему 9 мая поздравить, и он вдруг говорит: «Сколько можно праздновать победу? Я всё, больше не буду. Хватит». Совсем как в стихотворении Левитанского: «Ну что с того, что я там был? Я всё избыл, я всё забыл». И еще он сказал – помню не дословно, но смысл такой: «Старые победы отмечают до тех пор, пока не появились новые. Подожду. Только чтоб не военные». Это было эйфорическое время, перестройка, и отцу казалось -  всем казалось -  что новые победы обязательно будут, и скоро.  

Отец умер в девяносто седьмом, уже не веря в скорые новые победы. Умер легко и необременительно для окружающих. Утром позвонил, пошутил, а через час снова звонок,  его жена плачет: «Шалвик умер». (Отец женился точно даже не знаю сколько раз - лет до семидесяти, нон-стоп). 

Он запомнился мне как человек-праздник. Я раньше объяснял это тем, что, чудом  уцелев на войне, отец относился ко всей последующей жизни как к роскошному и незаслуженному подарку: дареному коню в зубы не смотрят. Хорошими людьми он преувеличенно восхищался, плохих жалеюще презирал. Теперь я думаю, что только так к жизни и надо относиться. И к людям, наверное, тоже.