Моя литературная премия. Артур Соломонов. «Натан»
ГИБРИДНОЕ НИЧТО
Писатель и драматург Артур Соломонов однажды сказал в интервью радио «Свобода»: «То, что нынешняя российская идеология – это гибрид из ленинизма, царизма, сталинизма, капитализма, социализма, национализма, интернационализма и в конечном счете полное ничто, – факт. Как факт и то, что эта шизофрения очень устойчива и практически всеохватна». Его роман «Натан» (Вена: danzig & unfried; М.: Литрес. 2023) был к этому времени уже представлен читающей публике. Сейчас он предстает перед публикой театральной в исполнении Анатолия Белого, безграничный актерский диапазон которого позволяет ожидать на сцене именно феерического трагифарса, которым является этот роман.
Заглавный герой Натан Эйпельбаум - как раз тот персонаж, по отношению к которому меньше всего ожидаешь массовой любви российского народа. Однако именно такую любовь ему каким-то необъяснимым образом удается снискать. Поэтому после его смерти назначается комиссия, призванная «выполнить государственный заказ: развенчать по всем пунктам Натана Эйпельбаума, который до сих пор, даже будучи покойником, вносит смуту в души наших сограждан». Комиссия разбирает архив Натана, хранящийся в его квартире вместе с чучелом гималайского енота Тугрика, который при жизни был секретарем и соратником Эйпельбаума.
Одних только этих обстоятельств достаточно, чтобы понять гротесковость романа. Но картина жизни и деятельности Натана, открывающаяся перед учеными мужами, из которых состоит государственная комиссия, поражает воображение. «Не будет ли правильнее, если этот человек канет в лету, не оставив следа?» - спрашивают себя ученые мужи. Но все-таки решаются предать гласности историю Натана, так как «следы Эйпельбаума разной глубины и наглости оставлены и в душе каждого из нас».
Для начала выясняется, что «Натан связал себя семейными узами с шестью женщинами в течение трех лет. При этом свидетельств о разводе было всего два, а третий документ гласил: «Натан и Ольга объявляют о временной приостановке брака». К этому бурному брачному периоду относилась и гербовая бумага из Сретенского монастыря, гласящая: «Брат Нафан принят в ряды братии сей святой обители и благословлён на прохождение подвига молчальника и страстотерпца». Приветственное письмо от тибетского далай-ламы относилось к тому же периоду жизни Эйпельбаума и свидетельствовало: этот всемирно уважаемый человек рад, что Натан принял буддизм и теперь сделает все возможное, чтобы не родиться вновь. «Позвольте выразить почтение бесстрашному и стойкому атеисту», – так начиналось послание Натану от английского научного сообщества, и мы удивились наивности британских коллег. «Приветствуем великого борца за христианство», – обращались к Натану три кардинала, и мы подивились наивности католических иерархов. Награды от правозащитной Хельсинкской группы соседствовали со статуэтками и почетными грамотами от пропагандистских, попирающих все человеческие права, телеканалов. «Выдающемуся коллеге-путешественнику», – так подписал Тур Хейердал книгу, которую подарил Эйпельбауму. В неё издевательски – явно рукой Натана – было вложено приветствие от журнала «Домосед»: «Человеку, своей жизнью доказавшему, что можно познать мир, не покидая пределов квартиры».
Кстати, именно с посланием от далай-ламы прибыл к Натану енот Тугрик, который и призвал переполняемого энергией Эйпельбаума спасти Россию. Призыв не остался втуне: «Вскоре по Москве разнесся слух – поначалу с оттенком осуждения и комизма, а потом преклонения и восторга, – что некий изумительный еврей поселился в самоваре и произносит оттуда настолько проникновенные славянофильские речи, что тают сердца даже самых закоренелых либералов. Говорили, что сторонники Запада и прогресса прямо там, у чудесного самовара, надевают лапти, навеки отрекаясь от модных европейских туфель; менеджеры среднего и высшего звеньев бросают наземь свои айфоны и берут в руки плуги, пытаясь вспахать паркет в квартире Эйпельбаума».
Стоило ли удивляться, что итогом этого этапа деятельности Натана Самоварца стала антиамериканская проповедь, которая «была мгновенно разнесена по всему русскому миру». Суть проповеди оказалась близка многим: русскому человеку ни в коем случае нельзя видеть Америку, чтобы она не погасла как русская идея вечного врага, а потому следует как можно скорее закрыть границы.
«Во время проповедей он страстно призывал всех в прошлое, и люди разумные ломали головы: ирония это или святая вера? Пока разумные размышляли, Натан овладевал некрепкими умами: «Очень скоро, мои милые, мы отправимся в наш идеал, в нашу обитель, в наш райский сад! Старообрядческий и петровский, советский и царский – он ждет нас, он к нам взывает! В дерзкой мечте соединим мы все наше прошлое и устремимся туда всем народом! Сквозь тернии прорвемся мы в век золотой Екатерины и золотого Ленина! За мной! Как там хорошо! Там все сияет! Сияет!..» Тугрик, овладевший искусством монтажа, создавал великолепные видеоэффекты».
Происходило все это во времена, оставшиеся в истории России как «хаос благоденствия».
Было бы удивительно, если бы такого изумительного трибуна не решили прибрать к рукам власти. Через сотрудника президентской администрации, натанова родственника Ивана Петровича (урожденного Нухема), было передано указание: «После наполнения Н. Эйпельбаума государственными идеями, внедрить его в оппозиционную среду с целью ее разложения и окончательной дискредитации».
Натан немедленно уведомил президентскую администрацию, что для наилучшего исполнения задачи ему необходимо вжиться в кремлевские образы.
«Вот Натан бродит в шапке Мономаха по кремлевским коридорам, огромным, как московские проспекты. Придворные кланяются Натану в пояс. Кто-то подносит ему хлеб с солью, но Эйпельбаум, не удостаивая челядь даже отказом, царственно проплывает мимо...
Вот Натан ложится спать в рабочем кабинете Сталина. Встает утром с дымящейся трубкой во рту, мрачный, отяжелевший и склонный к репрессиям. Вот Натан гуляет в кепке Ильича подле Царь-пушки. Вот Эйпельбаум, облаченный в одеяния Ивана Грозного, скипетром грозит из-за колонн кремлевским обитателям; судя по всему, Натан изрыгает проклятия и угрозы. Двое придворных, пытаясь не утратить достоинства, как бы с некоторой даже иронией, падают на колени. Падение двоих вызывает цепную реакцию, и вот уже все придворные преклоняют колена перед Натаном.
На четвертый день Натан почувствовал, как меняется его душа, как трансформируются взгляды.
Во-первых, ему непоколебимо захотелось напасть на соседние страны. И даже на соседей соседей. Тогда он надел фуражку маршала Жукова и завопил с самой высокой кремлевской башни – в ночи, во время грозы, в блеске беснующихся молний: «На Киев! На Прагу! На Варшаву! Покорить! Паа-каааа-риить!» Милитаристская эйфория Эйпельбаума закончилась лишь с восходом солнца...
Во-вторых, появилась неодолимая страсть к стяжательству. Однажды, не в силах с собой совладать, Натан украл кошелек руководителя президентской администрации, после чего с Эйпельбаумом был проведен первый серьезный разговор. Результатом разговора стал перевод на счет Натана колоссальной суммы, чтобы он «не отдавался соблазну мелких краж, а мыслил более масштабно».
Но главное и самое удивительное: чем больше Натан стремился к стяжательству и захвату чужих территорий, чем более презирал народ, тем глубже он любил Россию».
Пересказать все, что происходило с Эйпельбаумом дальше, не представляется возможным. Тут и крупнейший медиахолдинг страны, который он возглавил («Вы должны размыть понятие правды как таковое. Надо, чтобы ваши зрители и читатели решили, что верить вообще ничему нельзя. Тогда и оппоненты наши, сколь бы громко ни кричали, как бы правду свою ни защищали, все равно окажутся на нашем поле, где все так восхитительно относительно»). И выступление на ютюб-канале со «Словом христианина в защиту войны» («Само время требует от нас военной операции – полномасштабной, игнорирующей вопли международного сообщества. Мы должны нарушить границы для того, чтобы восстановить их. Мы вынуждены начать войну во имя мира»). И речь на конгрессе деятелей культуры («Культуре будет придан невиданный прежде статус: везде, где пройдут наши войска, следом пройдете вы – наши писатели, режиссеры и поэты. И ненависть врагов к нашей империи будет нейтрализована любовью ко всему, что есть вы. Любовью к нашему искусству и языку. Кто, как не деятели культуры, при- думает тысячи способов овладеть иностранными умами? Танки наши на чужой территории, но и музы наши там же! Долго ли такая территория будет чужой? Это победоносное шествие, эту атаку на заграничные души возглавите вы»).
Итогом всей этой неостановимой бурной деятельности стала ревность верховного правителя к чрезмерной популярности Эйпельбаума и, соответственно, приговор суда (его описание в романе - отдельный фейерверк): двенадцать лет одиночного заключения за оскорбление чувств верующих во власть. Но и это еще далеко не всё…
А что, собственно, всё? Есть ли оно вообще, это «всё», после того как перейдены все красные черты жизни и стало реальностью то, что казалось чрезмерным буйством фантазии и неуемным гротеском?
Трудно поверить, но Артур Соломонов начал писать этот роман до начала полномасштабной войны России против Украины. И реальный енот еще не был тогда украден из херсонского зоопарка оккупантами и не стал мемом «русского мира». Однако если, читая «Натана», оглянуться на годы, предшествовавшие нападению, то задаешь себе только один удивленный вопрос: почему же мы сами не догадались, что это нападение произойдет обязательно?
Да вот не догадались. Не предвидели то, что угадал художник. И с ужасом вглядываемся теперь в фантасмагорическую финальную сцену романа, в которой оживший енот восклицает: «К Натану!» - и «стая, набрав высоту, медленно и величаво поплыла на юг».
Страшновато сознавать, что все это бессмертно.
