Интересное
Аватар Борис АкунинБорис Акунин

ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ТЕАТР?

Мой приятель  выдающийся поэт Сергей Гандлевский иногда пишет эссеистику и художественную прозу. А иногда просто пишет. Например, вчера на страничке фейсбука повесил текст, который вы скорее всего пропустили.

Помещаю его целиком, поскольку, знаю, в РФ фейсбук многим недоступен.

Сергей Маркович в период описываемых событий и сейчас

С.Гандлевский

МОЯ ЖИЗНЬ В ИСКУССТВЕ

Году в 1974-м, весной я выписался из больницы после воспаления легких, и в тот же день, пока родители были на работе, а брат в школе, меня зашли навестить друг Саша Сопровский и подруга, красавица Марина. Марина была химиком, и, зная наши с Сопровским наклонности, захватила со службы склянку спирта. Мы выпили под Дассена или Адамо, потом Марина засобиралась домой, а мы, будучи в молодом, алкогольно-весеннем кураже, рванули в Марьину рощу, где снимала комнату в бараке Л. - наша приятельница по филфаку МГУ. Мы не застали ее дома, но нас это не обескуражило – мы решили сделать Л. сюрприз: влезли в окно, чтобы, когда она вернется, залаять из-под стола. Остроумно, правда?

Но вышло по-другому. За стеной клоповника гуляли коммунальные соседи нашей сокурсницы, и они обратили внимание на шаги и голоса из запертой комнаты жилицы. Все они, на нашу беду, были членами «Добровольной народной дружины», так что несколько пьяных дружинников за милую душу отметелили двух пьяных виршеплетов – в разгар расправы в дверях появилась Л. А поскольку ребята оказались не просто сволотой, а сволотой подментованной, впридачу к избиению они вызвали милицию, с сотрудниками которой были вась-вась.

«Телега» пришла на факультет, состоялось разбирательство. Умница и отличница Л. получила строгий выговор, меня перевели с дневного отделения на заочное, а заочника Сопровского и вовсе выгнали.

Примерно в таком же подвешенном состоянии был в ту пору и Алексей Цветков. И мы с ним решили устроиться рабочими сцены: во-первых, все-таки, искусство; во-вторых, начинался гастрольный сезон, а мы были легки на подъем; в-третьих, - актрисы. Других мотивов этого трудоустройства не упомню. По объявлению мы пришли в «Театр имени Моссовета». В отделе кадров не принят медосмотр, поэтому хромоты Цветкова не заметили, вернее заметили, но уже на сцене - в процессе строительства декораций. Я был сильно увлечен Цветковым и старался таскать и приколачивать за двоих, но все-таки его уволили за неделю до отлета театра на гастроли в Сибирь.

Так я оказался на два месяца один – в чужом краю и в новом для меня театральном мире.

День-деньской рабочие сцены вкалывали, я так просто надрывался, потому что плохо схватывал экономящие силу профессиональные приемы, скажем, «театральную стойку», позволяющую нести в одиночку декорацию длиной с телеграфный столб. Или путался, завязывая «театральный узел».

Досуги тоже были своеобразными. Скажем, во время пьяной гульбы в гостиничном номере непоправимо прожгли казенный диван и накануне отъезда во избежание скандала распилили его на мелкие части и вынесли в сумках на свалку. 

Я не театрал, но с большой приязнью и даже сантиментом отношусь к театру как к местонахождению и кухне искусства. Атмосфера и нравы театра, одежда сцены, падуги, кулисы, фурки и проч. – все это уже полвека не выветривается из памяти. 

«С Фаиной становится невозможно работать», - говорит одна гардеробщица другой. И вдруг ты понимаешь, что это они о Раневской.

Игровая природа искусства вообще, одновременно шокирующая и завораживающая, особенно наглядна в театре. Об этом хорошо сказал Лев Лосев:

Я думаю, что думать можно всяко 

о мастерах искусств и в их числе 

актерах. Их ужасном ремесле. 

Их тренировке. О добре и зле. 

О нравственности. О природе знака.

Любимица интеллигенции Ия Савина («дама с собачкой»!), сидя по-турецки на городском пляже на берегу Иртыша режется в «дурака» и матерится, как сапожник. Видела бы ее сейчас моя бабушка и бабушкины товарки! 

Ставили «Сорок первый» по Лавреневу. Одна сцена была по тем временам крайне рискованной: актеры, играющие Марютку и Говоруху-Отрока, сидели на каркасе, обтянутом мешковиной и изображающем дюны, в глубине сцены спиной к залу. Актриса была в чем мать родила, «белогвардеец» (обычно его играл Геннадий Бортников) - все же в трусах. Несовершеннолетний силач и увалень Толик, дождавшись этой мизансцены, из раза в раз срывался с места и с топотом устремлялся в глубь кулис, чтобы поглядеть на женскую наготу анфас.

О Бортникове ходили определенного рода слухи, и я присматривался к нему украдкой, потому что никогда раньше не видел воочью мужчин, о которых ходили бы такие слухи. Он действительно был необычным – очень деликатным и одинаково уважительным со всеми, независимо от положения человека в театральной иерархии. 

А ослепительная Маргарита Терехова, прилетавшая, видимо, со съемок «Зеркала» к спектаклям, где была занята, смеясь низким голосом, ожесточенно рубилась в пинг-понг!

Ненадолго сошлись мы с артистом Яном Арлазоровым. О моей театральной эскападе узнала приятельница моих родителей, довольно знаменитая учительница литературы в очень знаменитой 2-й школе, которую Арлазоров закончил, и попросила бывшего ученика покровительствовать мне – и он, спасибо ему, выполнил просьбу учительницы. 

Все свободное от репетиций и спектаклей время Ян пропадал в цирке. На мое недоумение, он пояснил, что в отличие от драматического театра, где можно хоть до пенсии раз в месяц выходить на сцену со словами «Кушать подано», в цирке надо что-то уметь делать по-настоящему хорошо: глотать пламя, научить свору дворняг баскетболу, извлекать биллиардный шар из уха подсадного в третьем ряду.

Но не только высокий профессионализм влек моего нового знакомого в цирк. Ему глянулась красавица-ассистентка фокусника, который распиливал ее напополам, предварительно заключив в большую картонную коробку. Но прилюдно распиленная женщина как ни в чем не бывало уже через минуту появлялась на противоположном конце арены. Ян догадался, что публике морочат голову красотки-близнецы, впрочем, и фокусник был начеку и, боясь разоблачения, держал сестер в строгости и прятал от досужих взоров, как Карабас-Барабас своих кукол. Но у Арлазорова не опустились руки. Он вспомнил, что в том же представлении реприза клоуна начиналась с косолапого стишка:

Вас приветствует, друзья, 

клоун Яша Середа!

Это уже было что-то!

Ян уболтал золотозубую хохотушку-администратора гостиницы, заполучил телефонный номер клоуна и взял того тепленьким. Был ранний час, и собеседник на другом конце провода плохо соображал то ли спросонья, то ли с похмелья. 

- Яш, слушай, дай мне не в службу, а в дружбу телефон сестричек-ассистенток, у них, я слышал, утюг в номере есть. Как кто это? Пьяный что ли, друзей не узнаешь?

Хитрость удалась, но продолжения этой истории я не знаю или забыл.

Когда пришло время возвращаться в Москву, перед заведующим постановочной частью Владимиром Ароновичем, немного похожим лицом и комплекцией на Бабеля, встала непростая задача. Народные артисты Ростислав Янович Плятт и Сергей Сергеевич Цейц не летали самолетами, так что в их полупустое купе надо было подселить кого-нибудь. Но вся труппа уже улетела, остались рабочие сцены, а значит - последняя пьянь, та еще компания для двух звезд сцены. На фоне коллег из монтировочного цеха я, по мнению Владимира Ароновича, выделялся проблесками благовоспитанности и остатками семейной интеллигентности, и выбор пал на меня.

За два месяца гастролей я обвыкся с актерскими бытовыми замашками, на этот раз, правда, сдобренными барственным радушием и хлебосольством. Ехали около полутора суток, и трижды-четырежды в день Ростислав Янович провозглашал своим голосом, знакомым и любимым в самых отдаленных уголках СССР: «Время срать, а мы не ели!» И мы подтягивались к столу, уставленному дорожными яствами: яйцами вкрутую, вареной курятиной, пирожками с картошкой, помидорами, огурцами, зеленью и черным хлебом. И все это, само собой, с потирание рук и под водочку!

Народные артисты смотрели в окно, травили байки, по-стариковски спали после еды, до слез развеселились, проезжая станцию «Буй» - и я, молокосос, чувствовал себя с ними покойно и хорошо.

Утром второго дня пути, когда за окном замелькало Подмосковье, Сергей Сергеевич протянул мне на верхнюю полку яблоко и сказал: «Сергей, освежите рот».

Вскоре я рассчитался и устроился на работу вожатым в п/л МЭИ «Энергия» в Фирсановке – энергии и впрямь было хоть отбавляй.