МОЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРЕМИЯ. АЛЕКСАНДР БРАИЛОВСКИЙ

СТОИЧЕСКОЕ ЛЕГКОМЫСЛИЕ

Герой романа Александра Браиловского «Первый понедельник апреля» (Издательство «Книга Сефер». 2024; издание 2-е, дополненное. 2025) - человек совершенно феерический. Трудно дать другое определение его характеру и жизни, которую читателю предлагается проследить на протяжении шестидесяти с лишним насыщенных лет. Изложение этой неординарной биографии - и автором, и его героем, записки которого на всем протяжении книги сопровождают авторское изложение, - производит впечатление такой естественности, что ни одно событие жизни этого героя, Александра (Саны) Брацлавского, не выглядит ошеломительным. 

Собственно, с Саной не происходит ничего сверхъестественного. Работает он переводчиком художественной литературы, редактором русского дубляжа иностранных фильмов, экскурсоводом в Париже - разнообразно, но не экзотично. Правда, его постоянно окружает целый сонм любимых женщин, но и это не самая большая редкость… 

Впрочем, это последнее обстоятельство - как раз нечто особенное. Не потому что очень уж этих женщин много (такое все же бывает), а потому что именно любвеобильность Саны оказывается тем увеличительным стеклом, которое позволяет ясно разглядеть и его характер, и жизнь вообще. Не только его личную, но и жизнь в широком смысле - переломного времени и нескольких стран, в которых она у него прошла во второй половине ХХ и в начале XXI века. 

Но главное, влюбчивость героя помогает понять устройство того, что торжественно величают неисповедимыми путями судьбы, а сам он попросту называет Сценарием. Ощущение, что в Сценарии нет ничего случайного, живет в нем так глубоко, что однажды, когда Сана вместе с Ниной, очередной своей любимой женщиной и будущей женой (одной из), ищут во время дубляжа реплику, которая точно легла бы в экранный диалог, - ему в голову сама собой приходит фраза: «Случай слепым не бывает». И когда Нина замечает, что это отлично сказано, Сана добавляет: «А главное - это правда». 

Можно решить, что разобраться в Сценарии невозможно вообще, потому что непонятно, какую точку принять за начальную. 

«Сана вспомнил роман Томаса Манна «Иосиф и его братья», начинающийся с того, что очень трудно выбрать точку отсчета, которую можно взять за начало той или иной истории, потому что, стоит начать рассказывать историю, как выясняется, что на самом деле все началось не с этого, а еще раньше. А потом — еще раньше. И так далее, до бесконечности. Выходило, что Сценарий Саниной жизни, приведший его из Тбилиси в Москву, из Москвы в Иерусалим, а из Иерусалима в Париж, подаривший ему всех этих чудесных женщин, писался для того, чтобы в конце оказалось: за главной и единственной вовсе не нужно было отправляться так далеко. Его собственное рождение было следствием переселения его дедушек и бабушек из украинских городов и местечек в Тбилиси, где и пересекутся пути его будущих родителей. Да и до переселения в Тбилиси у его предков была какая-то жизнь, о которой Сана узнать уже не мог: спросить было больше не у кого, а сам он знал слишком мало, чтобы на основании этой малости пытаться разыскать что-то в архивах. Да и в каких архивах?».

Можно по Фрейду счесть, что любовь к бесчисленным женщинам - это следствие сложных отношений с матерью, из-за которых «женская любовь была единственным действенным лекарством от томившего его с самого детства чувства собственной никчемности, ненужности, неприкаянности и одиночества». 

Можно разглядеть в такой любви Санину сущность: самое естественное для него состояние - это состояние счастья, а возможность влюбляться есть то, что ему это состояние обеспечивает. 

«Ему вовсе не хотелось мучить своих любимых. Он пытался хранить эту пресловутую верность: не встречался с другими женщинами месяцами. Он проводил этот эксперимент несколько раз, и результат всегда был один и тот же: он просто терял интерес к жизни. Полностью. Совсем. Любимая рядом начинала переживать — что же с ним такое происходит, уж не влюбился ли он в другую? Нет, в том-то и дело. Он не влюбился в другую, и потому жить дальше ему не хотелось! Однако стоило прекратить эксперимент, плюнуть на данные обещания и не отвести взгляд от глаз понравившейся женщины — в метро, в автобусе, на улице Москвы ли, Иерусалима, Парижа, — наговорить ей всякой ерунды, рассмешить, увлечь, увлечься самому, — и жизнь снова становилась великолепной, и любимая жена становилась еще любимей, и солнце сияло ярче, и небо было еще синéе...».

А можно увидеть в Санином механизме счастья тот способ, которым как раз и воплощается Сценарий его жизни. Сам Сана именно это в нем и видит. Впрочем, «видит» - не вполне точное слово. Он это чувствует каким-то двадцать пятым чувством, которое сродни интуиции, но ей не равно, и именно поэтому не может отказаться от снедающей его необходимости влюбляться. Не из азарта, не только для наслаждения или яркости жизни ради, но потому, что это заложено в самой его природе.

И проявляется это его природное ощущение Сценария не только через влюбчивость. 

В свою первую, еще из Советского Союза, поездку в вымечтанный, никогда не виданный и беззаветно любимый Париж Сана вдруг решает креститься в парижской православной церкви. 

«Креститься накануне переезда в Израиль было так же нелепо, как дарить преподнесенные мужем-королем подвески возлюбленному из враждебной державы. (Дюмапомешательство, как и было сказано!) Было бы уместнее сделать обрезание... Единственной причиной, толкнувшей его на этот шаг, было желание перевернуть страницу, начать новый духовный этап, очиститься от того, что причиняло боль Нине. Впрочем, христианское мировосприятие ему всегда было ближе любого другого, хотя стать примерным христианином он никогда и не пытался. Впоследствии он пришел к заключению, что проходить обряд крещения было вовсе не обязательно, но он отлично понимал себя тогдашнего и никогда не жалел о своем решении».

Любовь к Нине (как обычно, ничуть не мешающая влюбляться в других женщин), крещение, отъезд в неведомый Израиль из Москвы конца 1980-х, когда его жизнь после множества бытовых трудностей (которые он, правда, всегда воспринимал с обычной своей легкостью) наконец стала вполне хороша, отъезд во Францию из только что с большим трудом наладившейся израильской жизни, да не только личный отъезд, а перемещение в Париж не очень уже молодой жены и двух своих одиноких сестер без малейшего сомнения в том, должен ли он взваливать на себя такую тяжесть… Все это Сана совершает с решимостью, которой могли бы позавидовать железные стоики, презирающие легкость. 

Мужество, имеющее форму легкомыслия, - огромная редкость. Еще большая редкость - способность создать такой характер в художественном тексте. Александру Браиловскому это удалось. Он сумел придать своему герою такое органичное, такое вот именно феерическое обаяние, что все глупости мира не выглядят таковыми в исполнении Саны Брацлавского. Автор сплел этот характер из множества событий, мыслей, чувств, он заставил «работать» на своего героя всю огромную жизнь, которую описал в этом романе, благо она получилась у Саны именно огромной. 

Мимоходом дают ей яркие краски даже события, как будто бы не имеющие отношения к основному сюжету. Например, эпизоды из жизни великого грузинского писатели Чабуа Амирэджиби, с которым Сана имел счастье быть близко знакомым. 

«Будучи по происхождению сорок восьмым князем Амирэджиби, Чабуа совсем еще молодым оказался в сталинских лагерях за участие в молодежной антисоветской организации. Он говорил, что, в отличие от миллионов других заключенных, которые попали в лагеря совершенно безвинно, мог гордиться тем, что сидел за дело. Он три раза бежал из лагеря, а однажды, будучи в бегах и живя с фальшивыми документами, ухитрился стать директором завода где-то в Белоруссии и даже был за хорошую работу представлен к высшей правительственной награде — ордену Ленина и званию Героя Социалистического Труда. К несчастью, в подобных случаях кандидатуру награждаемого тщательно проверял КГБ, чтобы ненароком не наградить неподходящего человека. Вот тут-то и выяснилось, что представленный к награде директор завода — беглый каторжник».

Естественно, важной краской такого характера, как у Саны, становится юмор - как героя, так и автора. 

«В детстве у него почти совсем не было аппетита, и кормить его было сущим мучением: он отказывался есть, ничего при этом не требуя. Не хотел, и все. Увещевания родителей, дедушек и бабушек не помогали. Когда ему грозили, что приведут из зоопарка страшного бегемота, если он не съест обед, Сана немедленно требовал бегемота и до его прихода есть отказывался категорически. Тогда его пытались усовестить тем, что в Африке бедные дети умирают от голода, а он воротит нос от вкусной еды. В ответ Сана, взволнованный горькой участью африканских детей и исполненный искреннего сострадания, предлагал послать его еду африканским детям, чтобы они больше не умирали, и все были бы довольны — и бедные африканские дети, и он сам. Выход из положения нашла Бабаня. О том, что Сана обожает слушать всякие истории, знала вся семья, ему много читали вслух, но Бабаня первая додумалась шантажировать внука: хочешь узнать, что было дальше, — проглоти!».

Через выразительную фигуру Бабани вводится и еще одно качество, столь же органичное для Саны, как его категорический отказ делать нежелаемое, будь то поглощение еды или сохранение супружеской верности. 

«Похорон ее Сана не помнил совсем. <…> Кажется, тогда Сана впервые оказался в своем «коконе»: в минуты сильных переживаний он словно переставал что-либо видеть, понимать и чувствовать, действуя при этом и общаясь с людьми совершенно нормально и производя на окружающих впечатление полнейшего хладнокровия и самообладания. Что-то вроде автопилота. Но сам он потом не помнил ничего».

Так, из мимолетных и сильных чувств, из решительных поступков, из внешнего окружения и внутреннего содержания, из мира и мировосприятия складывается этот удивительный характер. Канва жизни Саны так причудлива, сама его жизнь так динамична, Александр Браиловский написал об этом так увлекательно, что роман «Первый понедельник апреля» - яркое литературное событие и та читательская радость, которую обеспечивает только настоящий писательский талант и которую поэтому стоит ценить.