Сергей Гандлевский. «Дорога №1 и другие истории»

Мы продолжаем публиковать книгу книгу Сергея Гандлевского «Дорога №1 и другие истории». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и еще три других, поскольку это четырехтомое собрание сочинений Сергея Гандлевского. 

Читайте, покупайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Экскурсия в Африку

Вдоль по Африке гуляют…
Корней Чуковский

Наконец-то велели пристегнуть ремни и поднять шторки, и самолет зашел на посадку, и внизу показались горы в закатном освещении – хребты и гребни, отбрасывающие исполинские тени. Быстро темнело.

Всегда хотелось путешествовать. И здесь мне не в чем себя упрекнуть: пока границы были заперты, я немало поездил по одной шестой суши, а когда сделались доступны и оставшиеся пять шестых, своего не упускал. Разумеется, географическая моя страсть, как и прочие, с годами пошла на убыль, но в память о былом энтузиазме я все еще легок на подъем. Теперь, значит, Марокко.

После знакомого “букета” холодной московской осени и шести часов дистиллированного воздуха в салоне самолета, в Агадире сразу по выходе из аэропорта резко пахнуло солью, йодом и какой-то теплой прелью – океаном, говоря попросту. Я вспомнил, что по ту сторону Атлантики, в Гаване, похожий запах.

Красавец сотрудник турфирмы улыбнулся, потупился и сказал на хорошем русском, что запомнить, как его зовут, будет нетрудно, поскольку он тезка – и произнес имя известного международного головореза.

Тезка этот напускной своей скромностью давал знать, что перед нами – профи, который уверен, что нам, понятное дело, неймется спросить насчет многоженства и запрета на спиртное. Но группа была не из простых, и вопросы – неожиданными. Фотограф наш сходу поинтересовался, разрешается ли снимать в мечети во время молитвы, а если нет, то возможна ли съемка в остальное время. И вожатый сказал, что, разумеется, попасть внутрь можно в любое время, поскольку мечеть – дом Бога. Но о посещении надо загодя договориться с имамом.

– И хорошо ли фотографировать молящихся? – ответил он вопросом на вопрос.

Я про себя даже восхищенно присвистнул! То есть в принципе можно. Но, по существу, нельзя.

Сразу по приезде в отель мы потянулись на ужин, и я перепробовал все соленья, пока не напал на здешнюю пунцовую аджику – харису. Наевшись до одышки, как беспризорники или обитатели осажденной крепости (загадка всякого “шведского стола” и дармовщины в принципе), мы пошли в темноте на мерный шум Атлантики, разулись и бродили по щиколотку по широкому мелководью прибоя, который, усыпив бдительность новичков, напоследок обдал волной выше колена.

А между шеренгой отелей и пляжем по озаренному высокими фонарями променаду неспешно прогуливались приезжие и местные; бегали, несмотря на поздний час, малые дети; подчеркнуто невозмутимо бились в конвульсиях брейк-дансеры; а через чернильную лагуну в зыбких огнях сияла с темной горы гигантская электрическая надпись – 
*اللٌه الوطن الملك

Наутро мы разбились на две группы и разъехались в разные стороны, и я украдкой позавидовал тем, кому выпало ехать в Сахару, эту африканскую Сибирь. А наша компания двинулась вдоль по атлантическому побережью на север в сторону Гибралтара.

Поскольку это мой первый опыт организованного туризма, поделюсь свежими впечатлениями. Ничего общего с романтической мечтой Пушкина “по прихоти своей скитаться здесь и там…” это, конечно же, не имеет: ты живешь по графику, который тебя более или менее устраивает. Плюсы такого положения вещей очевидны: “кухней” похода заняты профессионалы. Минусы тоже на поверхности: ты не вполне принадлежишь себе. Тобой манипулируют по большей части тебе же во благо и исходя из здравого смысла и опыта: наиболее содержательные маршруты, самые выигрышные точки обзора того-сего, главные достопримечательности и проч. Но неизбежная при всяком массовом начинании оглядка на общий спрос сказывается и на программе, в которой сквозит чья-то уверенность (увы, далеко не безосновательная), что турист – существо типовое. Я вроде ломлюсь в открытые двери: если перепоручаешь хлопоты своего путешествия посторонним людям, будь готов и к несовпадениям вкуса. Кто бы спорил, но отдельные выхлопы этой индустрии могут и заикой оставить: вдруг за ужином на усталых сотрапезников шведского стола ни с того ни с сего обрушивается фольклорный ансамбль со своими истошными песнями и плясками. Какого, спрашивается, хрена?! Попса – она и в Африке попса! Хотя Африка здесь приплетена ради красного словца. Как-то в Михайловском масляный от наглости малый в армяке и онучах вторгся в экскурсию, сообщив, что он – какое-то внучатое исчадие крепостного гарема здешнего барина-сочинителя. (Кстати, африканца отчасти).

Насекомое прилежание, с которым массовая культура умудряется сделать из всего на свете аттракцион, заслуживает одновременно и ненависти, и восхищения!

Есть, правда, уровень, быть может, гарантирующий от панибратства. Но это и стоит принципиально иных денег. В Марракеше, предварительно спросив позволения, мы из любопытства на четверть часа зашли в отель Mamounia, числящий в былых своих постояльцах Черчилля, де Голля, Шона Коннери, Катрин Денёв и т. п. Руку даю на отсечение: куда-куда, а в Mamounia ансамбль марокканкой песни и пляски нежданно-негаданно не вломится! Под этими сводами – полумрак и журчанье музыки, но никак не громче лепета андалусского фонтана… Правильная штука – роскошь!

* * *

Значит, мы ехали по высокому океанскому берегу на север, пересекая спускающиеся к Атлантике отроги то Антиатласа, то Среднего, то Высокого Атласа – в этой географии я вскоре успел запутаться. Но меня радовало, что с юности знакомое и любимое, приподнятое и торжественное настроение, охватывающее душу всякий раз при виде гор, не притупилось за сорок с лишним лет – когда моим глазам в селе Архыз впервые предстало это диво. Особой и праздничной эмоции – близости гор – посвящены несколько абзацев в “Казаках” Толстого. Сперва герой, молодой вертопрах, думает, что красота гор – такие же высокие слова вроде слов о любви или Бахе, которые говорятся для приличия. А потом он горы внезапно увидел и испытал мгновенный испуг от их неправдоподобной красоты. И жизнь героя пошла своим чередом, но присутствие гор придавало всему дополнительный смысл. Замечательно!

По равнине можно ехать и день, и два, будто впрок насыщая зрение пространством. Здесь и вздремнуть простительно – но горы совестно проспать. Я недоумевал в молодости, когда асы географии или гляциологии забивались поглубже в кузов ГАЗа-66 на тюки с экспедиционной поклажей и дрыхли себе, когда каждый спуск или подъем дороги распахивал виды на расщелины, горные цепи, бездонные ямы воздуха и снежные главы, от которых внутренности завязывались узлом.

И вся эта роскошь сейчас мерно расправлялась то справа, то слева по ходу нашего “вэна”, а я еще тормошил себя то и дело: “Эй, не вздумай привыкнуть к тому, что вокруг – Африка! Расселся тут, как… в Западном Дегунино!”

Почва этих холмов плодородная и очень красивая, ржаво-рыжая, но возделывать ее – труд, конечно, каторжный. Обработанные участки обнесены изгородью из выкорчеванных булыжников: своеобразные памятники борьбе за выживание. Здесь выращивают аргановые деревья, из плодов которых вручную и в несколько древних приемов добывается масло – для кулинарных и косметических надобностей. Эти раскидистые кроны, похожие на гипертрофированные оливы, сплошь в длинных колючках, что не мешает косматым козам, по преимуществу черным, прогуливаться вверх-вниз по узловатым ветвям, набивая неприхотливую утробу. И я вспомнил, что видел уже коз-верхолазов мильон раз в детстве – на фотографиях в книге путешественников чехов Зикмунда и Ганзелки, – и попросил шофера Фарида остановиться на минуту, чтобы щелкнуть эту давнишнюю невидаль самому… И тотчас рядом как из под земли выросли пастухи, не менее корявые, чем вековые Argania spinosa, и взыскали со старого приезжего козла налог на экзотику – и пищевая цепь благополучно замкнулась.

И нечто подобное повторялось потом с завидным постоянством. Скажем, заприметил я боковым зрением в тупичке старого Феса махонького дедушку в чалме и ветхом халате рядом с ветхим осликом и тайком заснял его. А звездочет возьми да и просемени ко мне деловито за платой: он там, оказывается, на вахте – ряженый. Ну, и кто из нас охотник, а кто добыча? Вот это то ощущение подвоха с непривычки несколько нервировало: иногда закрадывалось подозрение, что я – участник спектакля, но не поставлен об этом в известность.

Подцепив вирус самолюбивой мнительности, я, вероятно, лишил себя полноты удовольствия от ночного столпотворения на площади Джемаа-эль-Фна в Марракеше. Эта огромная площадь в центре огромного же глинобитного средневекового города в ночные часы традиционно отдается под балаган и в прямом, и в переносном смысле: заклинатели змей, гадалки, знахари, пляски трансвеститов; тут же обжираловка – чаны с диковинным варевом; какофония из музыки, пения и всякого рода завываний. И, понятное дело, у недоверчивого новичка может создаться впечатление, что эти возбужденные толпы норовят именно ему всучить что либо абсолютно лишнее. Скажем, точную дату его смерти с плошкой похлебки из бараньих мудей в придачу. Для скованного человека вроде меня эти встречи глазами в толпе с последующим хватанием за руки и принуждением к чему-о непонятному – нешуточное испытание. Поэтому я заранее напялил одну из самых отталкивающих своих физиономий – и, скорей всего, сам же и прогадал, отвадив от себя заодно с шарлатанами Джемаа-эль-Фна добрую половину праздника.

Вряд ли когда еще занесет в эти края, но мой совет: набивайте карманы мелочью и позволяйте водить себя за нос, пока не наскучит! Если разобраться, все по-честному: вы ведь не жить сюда приехали, а пялиться; перед вами, зеваками, и ломают за гроши какую-то свою комедию.

Но одну безусловную удачу той ночи сберегу и внукам расскажу: я видел дервишей! Всякий раз, перечитывая “Путешествие в Арзрум”, я с веселым умилением предвкушаю это место – встречу автора с дервишем. Так точно: четыре огородных пугала расположились прямо на мостовой с краю безумствующей площади. Желая сделать мне приятное, наш гид Анисс дал им монетку, и они принялись кликушествовать наперебой. Хватило их, как музыкального автомата, секунд на сорок.

Вообще “книжный” опыт, восполняя отсутствие личных местных воспоминаний, служит добрую службу в путешествии. Объясню, о чем я.

Я, вероятно, равнодушно скользнул бы глазами по забулдыге-европейцу средних лет, с достоинством принимавшему чаевые в устричном ресторане в Уалидии, если бы не вспомнил, что именно в Марокко скончал свои дни совсем пропащий лорд Себастьян из любимой в молодости книжки Ивлина Во “Возвращение в Брайдсхед”. А голливудский ретро-шарм передается Касабланке за счет знаменитого одноименного фильма. Иначе бы, вполне вероятно, – ни уму, ни сердцу. А то я вдруг сам в Рабате почувствовал себя не настоящим и объемным, а вымышленным и заключенным в плоскость киноэкрана.

Дело было так. Каждый раз мы обедали в новом месте, где организаторами тура уже был заказан столик и меню. Еда была вкусной, виды во время трапез – прекрасными. В Рабате нам, вероятно, решили дать представление о риаде – старинном доме традиционной планировки, но переделанном под маленький отель с сохранением национального колорита: галереи в два-три этажа, мозаики, внутренний двор с фонтаном и т.  п. Снаружи такое строение может смотреться совершенно обыденно, но изнутри – впечатлять богатством.

Кроме нас в зале сидела оживленная, но почтенная компания. Я отобедал и украдкой поглядывал, как седоголовый красавец официант развлекал важных посетителей, метко разливая чай по стаканчикам из чайника, молодецки воздетого на высоту чуть согнутой в локте руки.

Не досмотрев аттракциона, я вышел покурить на улицу. В створе узкого проулка маячил двухметрового роста атлет в черном костюме и с рацией. Я развернулся на 180 градусов и поежился – с противоположной стороны проулок перегораживала зеркальная копия телохранителя, от которого я только что отвернулся. Бертолуччи? Антониони? Откуда мне знаком этот морок? Позже выяснилось, что обедавшая одновременно с нами компания – были школьными учителями короля или что-то такое.

Но если не иметь в виду туристическую сверхзадачу обжорства экзотикой, можно обойтись и вовсе без нее. Вечером в древнем Фесе после изнурительного экскурсионного дня мои спутницы собрались наведаться в огромный торговый молл в окрестностях гостиницы. От нечего делать я увязался за ними.

Как и следовало ожидать, уже через четверть часа своим скучающим видом я стал действовать дамам на нервы, и они усадили меня с кофе, а сами упорхнули, пообещав забрать из этой “продленки” через полчаса. И за эти полчаса, что я просидел в кафе предоставленный себе и смотрел по сторонам, я благодаря пресловутой глобализации отдохнул от роли иностранца, потому что понимал, что происходит вокруг меня. Вот молодожены обзаводятся домашней утварью. Вот муж за сорок с пузом навыкате мудрствует на мелководье, а жена почтительно внемлет, во всяком случае, – делает вид. А вот пятилетний шантажист готов побыть еще четверть часа пай-мальчиком за порцию мороженого и т.  п.

Статус гастролера с неизбежностью вводит в заблуждение. Индустрия туризма вовлекает в свою сферу огромное число людей, напрямую не занятых в обслуживании, но живущих за счет оправдания туристических представлений и ожиданий – косящих под экзотику. Очень понятно: если у одних появилась возможность платить за “воздух”, другим не может не прийти в голову сделать своей профессией воссоздание и поддержание экзотической атмосферы. Поэтому, вполне вероятно, турист видит не столько страну, сколько более или менее слаженную работу туристической отрасли. И выбраться из под этого стеклянного колпака непросто хотя бы потому, что твоя инородность видна за версту.

Вот, к примеру. Когда подошло время покупать подарки в Москву, я все не мог втолковать нашему постоянному гиду Аниссу, человеку знающему, благовоспитанному и разумному, что мне категорически не надо пышной джеллабы из сувенирного магазина: она мне не по вкусу и не по карману, пусть покажет мне обычную лавку, где одеваются местные. Наконец он ответил мне, как малому дитяти, что дело вовсе не в торговой точке – само появление туриста тотчас и вполне определенным образом отражается на стоимости. Только и всего. (Можно было и своим умом дойти. Когда я как-то вышел у нас в Тучкове посреди строительного рынка из чужого “Ягуара”, цены на шурупы, за которыми я приехал, тотчас взмыли).

Туризм – легкая пожива для высокомерия, и высокомерие будет неправо. В культуре мы сплошь и рядом довольствуемся сведениями из вторых рук – взять хоть тот же перевод, особенно поэтический, который одновременно дает представление и уводит в сторону. Так и здесь.

С поправкой на огромный коэффициент неосведомленности решусь все таки сказать, что Марокко в общественно-климатическом, что ли, смысле показалась мне вполне симпатичной страной. Уж у нас-то с нашим советским прошлым должно быть изощренное чутье на хронический страх, неволю, общее несчастье, даже если их старательно скрывают. Я помянул физическое сходство запахов на атлантическом побережье Марокко и на Кубе. В социальном смысле пахнет совершенно по-другому.

Один лишь раз телевизионная картинка и звукоряд в придорожном кафе показались мне до тошноты знакомыми – рваный монтаж: станок, печатающий доллары, магендовид, Уолл-стрит и его воротилы, какие-то зловещие люди с пейсами и в черных шляпах и т. п.

– И много у вас такого? – спросил я опасливо Анисса.
– Это не у нас, – сказал он. – Это “Аль-Джазира”.

* * *

Что еще? Да все что угодно. Как, например, с полчаса стояли высоко над Фесом в ожидании краткого величественного многоголосья с сорока сороков минаретов, призывающих на вечернюю молитву. Но так ничего и не расслышали, кроме тихого шума, источаемого большим городом далеко внизу. Видимо, мы прислушивались к Фесу с подветренной стороны.

А в Эссуэйре я, хоть убей, не мог отделаться от впечатления, что это не городишко, а стадо русских печек – такие эти домики все беленькие с синим, крепенькие и косенькие – кто во что горазд.

Вечером там же пошли через пляж к океану. Но ужасно мело прямо в лицо, так что не шли, а брели и метров через двести оставили эти попытки. Буквально на глазах поземка наметала косые гигантские сугробы песка, менялись очертания барханов, возникали новые гребни и впадины, все курилось. И стало понятно, как это бывает.

* * *

И все таки: что остается от этих спазматических странствий? Почти что ни-че-го! Уже через год не отличу харисы от хариры**, груду непроизносимых имен собственных забуду и подавно. Гид был прекрасный, да ученик из меня неважнецкий, и целый сонм цифр и фактов, влетев в одно ухо, как говорится, вылетел через другое. Зачем-то помню, что основатель Мекнеса Мулай Исмаил собственноручно зарезал тридцать тысяч человек. Ай, маладца! Буду помнить деревья: араукарии, африканскую липу, целую рощу пробковых деревьев со снятой вкольцевую корой, исполинские кедры в окрестностях Ифрана. В нечто неразличимо-открыточное сольются великие мечети, но запомню один и тот же многократно повторяющийся навязчивый вид: голая сухая гора и на склоне – глинобитная красноватая лачуга под плоской кровлей и загоном для коз. И телеграфные столбы, идущие себе вкривь и вкось мимо за ближайший хребет. Потому что кто-то – отсюда родом, это снится ему всю жизнь, и у него учащается сердцебиение при возвращении в эту дыру из дальних краев, я и сам такой. Ну и, конечно же, как при всяком выпадении из уз обихода и быта, вблизи какой-нибудь стихии дает о себе знать самочувствие иголки в стогу. За свои же, как говорится, деньги. Совсем не бесполезное, надо думать.

Да, вот еще стойкая подробность ландшафта, немного трогательная, хотя и предосудительная с экологической точки зрения. Многие холмы, горы и лощины, которые за неделю мы объездили, поросли всякими кактусами и прочими колючими сорняками. И почти на каждой такой колючке, если рядом живут люди, трепещет на сильном ветру что-то синенькое: это унесенные ветром целлофановые пакеты почему-то именно такого цвета.

Вообще очень ветрено. За день до отлета мы остановились на большой и хорошо оснащенной бензозаправке. Я взял в баре кофе, поставил стеклянные чашки на поднос и вышел наружу. Донести кофе до стола не удалось, и я решил, что чашки опрокинуло взмывшими на воздух бумажными салфетками, и повторил заказ. Нет, салфетки оказались ни при чем – та же история. Ну, и ладно – хорошего понемножку. Было славно, спасибо!

2015

* Аллах. Отечество. Король (араб.) 

** Похлебка, классическое блюдо национальной кухни.

Купить книги Сергея Гандлевского
Том I | Том II | Том III | Том IV