Сергей Гандлевский. «Дорога №1 и другие истории»

Мы продолжаем публиковать книгу книгу Сергея Гандлевского «Дорога №1 и другие истории». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и еще три других, поскольку это четырехтомое собрание сочинений Сергея Гандлевского. 

Читайте, покупайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

О Леве

Оказывается, мои дети (а им под сорок!) помнят Рубинштейна сколько себя – целую жизнь! Но то, что верно для одной семьи, скорей всего, верно и для тысяч других читающих семей в России и по всему русскоязычному миру. Занимательная арифметика: оба молодые поколения – дети и внуки интеллигентского сословия с подачи старших воспитаны при деятельном участии Льва Рубинштейна, а два старших, включая сверстников поэта, дошли до него в свое время, что называется, своим умом! Значит, десятки тысяч людей за десятилетия привыкли к его энергичному и умному присутствию! Какая участь! И это при том, что автор и в стихах, и в прозе без устали напоминает «Я это так… Не принимай всерьез…»

А тогда давным-давно в ожидании первого появления Рубинштейна у нас в замоскворецкой коммуналке я, великовозрастный идиот, вскользь сказал дочери-дошкольнице, что сейчас зайдет лев, и когда раздался звонок в дверь, несчастная Саша заверещала «Не открывай!»

Это говорящее имя шло ему. Отвагой, добродушием и снисходительностью он и впрямь походил на сказочного льва. Отвага давала ему внутреннее право чувствовать себя своим в кругу правозащитников с лагерным прошлым. Добродушие и артистизм позволяли уважительно разговаривать с детьми, «занимать душу» собеседницам, непринужденно материться на посольских приемах и вернисажах, исключительно за счет шарма и слуха петь с эстрады советские песни, посылать направо и налево воздушные поцелуи и т. п.

А снисходительность… С одной стороны, она была непроизвольным исполнением заповеди Честертона, что бить можно только вверх; немыслимо, чтобы Рубинштейн обидел кого-нибудь слабей себя. С другой стороны, снисходительность и порожденные ею несметные знакомства и приятельства соблазняли и вводили в заблуждение – и вскоре можно ожидать наплыва панибратских мемуаров. 

Часами перематывая в эти скорбные дни ленту ФБ, я напал на симпатичное воспоминание Аллы Боссарт: «Как-то говорили с Левой об одном общем приятеле, хорошем парне. "Все-таки простой он чувак, что ни говори..." Да ладно, обиделась я за дружка, – не проще тебя! Лева посмотрел на меня с мягкой улыбкой, как на ребенка:
– Проще. Еще как проще».

Лева был тот еще гордец, но это зазнайство, о котором один художник сказал: «У меня такая гордыня, что ее как бы уже и нет вовсе». 

Наш общий с Рубинштейном знакомый, деятель искусств и большой Левин поклонник, рассказывал, как тот брал у него интервью по редакционному поручению. Лева задавал вопрос, знакомый откашливался и приступал к ответу, но уже через мгновенье интервьюер перебивал собеседника и отвечал сам. На всё про всё ушло около четверти часа.

Непростого рода была и Левина мягкость. Мы возвращались вместе с какого-то сборища. Я был мрачен, потому что, уходя, демонстративно не подал одному человеку руки. Леве тоже не понравилась эта выходка, и на мои объяснения он сослался на свой эталон поведения – буддийский, что ли, образ гнущейся под снегом ветви, которая в конце концов все-таки сбрасывает снег и распрямляется. Для такого с виду расслабленного поведения нужна, конечно же, куда большая уверенность в своих силах, чем постоянное пребывание настороже. 

И вообще, применительно к Рубинштейну хочется употребить слово «доблесть». Лет 30 назад я на неделю-полторы опрометчиво дал «информационный повод», и на мне в СМИ отсыпалась всякая сволочь. Три человека – Виктор Голышев, Алексей Медведев и Лев Рубинштейн вступились за меня в печати; такое не забывается.

Отвага, сила, доблесть – будто речь идет о рыцаре из подростковой книжки, а не о пожилом субтильном литераторе. Мария Степанова небезосновательно приписывает Рубинштейну едва ли не героическую миссию в нынешней отечественной культуре – «Как будто Лева был залогом или обещанием того, что разумная, ясная, бодрая (он любил это слово) жизнь возможна, несмотря ни на что, и надо на ней настаивать – вести ее дальше, как линию. Что смысл возможен…»

А Лев Лосев на «Голосе Америки» объяснял значение слова cool на примере своего тезки Рубинштейна.

Но эта выправка не даром давалась. За всей неправдоподобной общительностью и легкостью угадывалось недюжинное самообладание вблизи большой тревоги. Иногда пустяк, обмолвка откроет во вроде бы хорошо знакомом человеке потайное оконце, и кое-что тщательно скрываемое прояснится. Раз в застолье воцарилась тишина, о которой говорят «Тихий ангел пролетел», или – «Милиционер родился», и Лева вдруг громко взмолился: «Не молчите! Не молчите!»

* * *

Для разговора о вкладе Льва Рубинштейна в искусство нужны исследования, в некролог серьезный разговор не помещается. Если в двух словах, как это мне видится: Лев Рубинштейн сделал литературный анализ и авторскую рефлексию главным предметом лирики и вышел победителем из этого добровольного испытания.

Помню, на чей-то совет или реплику он огрызнулся: «Мне-то что!? Я проживаю свою жизнь». Далеко не каждый может сказать о себе такое и с такой уверенностью.

2024

Купить книги Сергея Гандлевского
Том I | Том II | Том III | Том IV