Сергей Гандлевский. «Дорога №1 и другие истории»

Мы продолжаем публиковать книгу книгу Сергея Гандлевского «Дорога №1 и другие истории». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и еще три других, поскольку это четырехтомое собрание сочинений Сергея Гандлевского. 

Читайте, покупайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Памяти Григория Дашевского

Григорий Дашевский был многосторонне одаренным человеком. Его травмирующей подлинности лирика и очень личная культурная деятельность по большей части запечатлены на бумаге и не забудутся, но он и в ежедневной ускользающей жизни гармонировал, вопреки пушкинскому наблюдению, со своими талантами. Такое встречается нечасто.

Григорий Дашевский обладал абсолютным нравственным слухом и героической волей. Поэтому он был очень самостоятелен в поступках. Его поведение было его поведением, а не вообще хорошим поведением, принятом в каком-либо кругу. Он, насколько мне известно, и не вписывался без остатка в какое-либо идейное сообщество – пусть в маленькую, но толпу с ее специфическим комфортом.

Вот показательный эпизод. Какое-то время он жил в Германии. Новые немецкие знакомые его любили и ценили (его невозможно было не любить и не ценить), перевели книжку его стихотворений на немецкий. Накануне презентации книжки Гриша не обнаружил в списке приглашенных одного активного сотрудника, чуть ли не переводчика. На недоумение Дашевского ему ответили, что это не просто недосмотр, поскольку отсутствующий – в прошлом агент «Штази». Уже не помню, настоял ли Гриша на включении изгоя в число приглашенных, или сам не пошел на собственную презентацию, но только он этого так не оставил. «Может быть, ханжества я не люблю больше всего», – сказал он как-то.

Один музыкант жаловался, что абсолютный слух мешает ему вникнуть в музыкальное повествование оркестра, потому что вынуждает слышать каждый инструмент в отдельности.

Вот и Дашевскому его абсолютный нравственный слух, видимо, мешал различать в людях их типовое и заурядное звучание. И все мы – его друзья, товарищи, приятели и знакомые – испытали на себе, какое это особое и драгоценное чувство – быть услышанным именно в собственном и единичном качестве. Этого не объяснить исключительной вежливостью, хотя он был прекрасно воспитан: вежливость, все-таки, ритуал и проформа. Не было это и артистическим умением настроиться на волну собеседника, хотя Гришино обаяние пленяло с полуоборота. Артист и только артист соблазнительно вторит оппоненту, а Дашевский никого не вводил в заблуждение насчет собственного мнения, даже если оно было диаметрально противоположным. 

В поле Гришиного приязненного внимания – на этом многие сходятся – и ты старался не оплошать. Никто из нас не избалован таким участием, большинство в той или иной мере заражены социологически-поверхностным подходом к себе подобным, а Григорию Дашевскому не было свойственно объективированное отношение к людям, а могло бы: ведь он блестяще владел методом обобщения, профессионально разбирался в отвлеченных материях – в филологии и философии. Иначе как человечностью я этого прекрасного противоречия объяснить не могу.

Неспроста такой скорбный хор откликов на его смерть и такая солидарная тоска – будто отнят дар.

Он десятилетиями изо дня в день жил в режиме самого буквального страдания. Но все помнят его смешливость и остроумие. Гришино веселье не было беззубым – он умел съязвить, как мало кто, но и как мало кто умел остановиться, не переходя границ, за которыми делается не по себе.

Некрологический жанр допускает и даже предполагает преувеличения, но все высказывания в превосходной степени в этот адрес оставляют впечатление правды. В одном некрологе сказано, что в Дашевском не было темной стороны. Звучит невероятно, но совпадает с моим опытом. Мы с Гришей говорили по телефону о только прочитанной биографии из серии ЖЗЛ. Автор ее признавался в частной беседе, что какие-то поступки классика настолько неприглядны, что мешали биографу оставаться беспристрастным ученым. Гриша поделился со мной недоумением по поводу какой-то выходки героя монографии. И я как один русский литератор другому, уверенный, что мы оба, пусть и умозрительно, искушены в достоевщине, предложил свой «психоанализ». «Я этого не понимаю, – сказал Дашевский, – просто не понимаю, ничего подобного не могу себе представить».

Если бы я взялся подобрать качество-пароль к Гришиному облику, – есть такой тест, – я бы назвал верность. Взгляды и культурные его привязанности менялись, но был узкий круг людей (сужу со стороны), которым он присягнул раз и навсегда самозабвенно. Цены такой верности нет.

Я не вполне доверяю своему этическому чутью, поэтому в затруднительных ситуациях – будь то отцовская беспомощность, или заметки на злобу дня, где сознание правоты легко оборачивается миной праведности, – мне случалось обращаться за советом к Грише. Однажды я предпослал очередной такой просьбе признание, что у нас в семье он считается непререкаемым моральным арбитром. Ответ по существу дела был, как водилось у Гриши, исчерпывающим, а пафос моего признания, по Гришиному обыкновению, снижала подпись: «Ваш категорический императив». 

Огромная утрата.

2013

Купить книги Сергея Гандлевского
Том I | Том II | Том III | Том IV