Сергей Гандлевский. «Дорога №1 и другие истории»

Дорогие читатели!

Мы продолжаем публиковать книгу книгу Сергея Гандлевского «Дорога №1 и другие истории». Книга будет публиковаться долго, больше месяца. Напомним, что эту рубрику мы специально сделали для российских читателей, которые лишены возможности покупать хорошие книжки хороших авторов. Приходите каждый день, читайте небольшими порциями совершенно бесплатно. А у кого есть возможность купить книгу полностью – вам повезло больше, потому что вы можете купить эту книгу и еще три других, поскольку это четырехтомое собрание сочинений Сергея Гандлевского. 

Читайте, покупайте, с нетерпением ждем ваши комментарии!

Редакция Книжного клуба Бабук

Чарли

Привычка – вторая натура, вот и я совсем не уверен, что люблю собак, просто считаю безотчетно правильным, если псина, а то и две ошиваются в доме. Даже выдумал афоризм, что иметь собаку – лучший способ быть одному, не чувствуя одиночества. За пятьдесят с лишним лет это присутствие стало чем-то само собой разумеющимся, и пересменки, вызванные краткостью собачьего века, чреваты маетой и всякого рода галлюцинациями: то послышится клацанье когтей по полу, то новопреставленный четвероногий друг-приятель померещится на мгновение в запретном кресле.

Все они симпатяги, и про каждого я, вероятно, мог бы рассказать что-нибудь занятное, но вне очереди – Чарли, белый боксер. 

Он был умница. Как все короткошерстные он любил поваляться на теплом и мягком, и как-то раз я застукал его в прихожей под вешалкой, терпеливо бьющим лапой по длинному пальто, пока петелька под воротом не оборвалась, и пальто с шумом не рухнуло на пол, а Чарли, покрутившись для порядка, улегся с удовлетворенным вздохом поверх.

Был он потаскун, каких поискать. С точки зрения природы это, конечно, добродетель. В меру вышколенный и послушный в будничном быту, в пору собачьих свадеб он делался неуправляемым и правдами и неправдами ускользал с дачи через перелесок, поле и шоссе хороводиться и грызться в Игнатьево. Возвращаясь в сумерках и завидев меня, мерящего туда-обратно разгневанными шагами единственную поселковую улицу, Чарли брел навстречу на полусогнутых в ожидании оплеухи, а схлопотав, взмывал с облегчением и одаривал ноздревской безешкой прямо в губы, дескать, теперь-то мир? кто старое помянет, тому глаз вон?

Помню, раз-другой я заливался краской стыда при встрече на деревенской улице с дворнягой, в чьем облике с первого же взгляда угадывалась чарликова кровь, а мерзавец папаша и ухом не вел, будто цедил сквозь кривые зубы: сучка не захочет – кобель не вскочит – и проч. в том же подлом роде.

Еще была ему присуща врожденная отвага. При приближении в потемках к непонятному предмету, скажем, легковому прицепу под брезентом или штабелю досок, в глотке Чарли нарастал угрожающий клекот. Это нечастая реакция: собаки, вопреки общему мнению, довольно опасливые существа – его же бесстрашие не знало границ. Раз в новогоднюю ночь на даче мы взялись запускать петарды и еле оттаскивали его, бросавшегося грудью на картонные гильзы, с шипением и пальбой изрыгающие пламя.

Увы, как и положено боксеру, он был драчлив. Повинуясь какому-то внутреннему приказу, после ритуального ознакомительного обнюхиванья с кобелем-незнакомцем он внезапно превращался в шаровую молнию и одерживал молниеносную победу. Впрочем, с поселковым трехпудовым ризеншнауцером Шерифом пришлось повозиться немногим дольше, но на результате схватки это не сказалось. 

Правда, уже в преклонном возрасте Чарли ленивой прихрамывающей рысцой приблизился к доберману-пинчеру трехлетке, чтобы напомнить тому, кто в округе за главного, но был мигом и запросто сбит чужаком с ног, и с изумлением в по-стариковски мутных глазах потрусил, отряхаясь, прочь. Вот что значит не видеть себя со стороны!

К слову сказать, Чарли неукоснительно следовал заповеди Честертона, что бить можно только вверх: со всякой беспородной мелочью он носился, играл и приплясывал за милую душу. Насчет плясок я не оговорился: стоило мне ударить в ладони и затянуть противным народным голосом «Ой, барыня, барыня, сударыня-барыня!..», Чарли пускался вприсядку вокруг меня, как рубаха-парень навеселе.

Раз мы чинно-благородно прогуливались по Страстному бульвару, поскольку жили неподалеку, и я обратил внимание, что два-три обогнавших нас прохожих как-то странно оглядываются на нас. Я вспомнил обстоятельства минутной давности, и причина оторопелых взглядов прояснилась. Минуту назад я остановился закурить и, заметив, что Чарли не сел возле моей левой ноги, как положено по уставу, спросил: «А сидеть Пушкин будет?» – и Чарли нехотя сел.

Фото сделано В. Богдановым

Эти наглядные доблести вдохновили нашего товарища, знаменитого автора, поместить фотопортрет Чарли на обложку своего романа и упомянуть его инициалы в посвящении.

Даже позору Чарли без труда находились самые выгодные и лестные соответствия. Однажды мы прикупили мебель и по панибратскому обыкновению молодости попросили нашего приятеля силача подсобить с доставкой и подъемом всей этой громоздкой тяжести. Чарли был в квартире один, когда дверь распахнулась настежь, и черный силуэт минотавра (приятель с перевернутым креслом на голове) затмил дверной проем. И Чарли оцепенел и, не сходя с места… напрудил лужу. 

Я, разумеется, люблю рассказывать эту байку и всякий раз пристегиваю сюда эпизод из «Хаджи Мурата», когда адъютант Воронцова записывает за величественным аварцем историю его жизни, и на словах Хаджи Мурата «На меня нашел страх, и я убежал» с удивлением переспрашивает:

– Вот как? <…> Я думал, что ты никогда ничего не боялся. 
– Потом никогда; с тех пор я всегда вспоминал этот стыд, и когда вспоминал, то уже ничего не боялся.

Собачий век короток – лучше обзаводиться слонами. Я слышал, что индиец начинает понемногу перепоручать сыну-подростку уход за домашним слоном, чтобы, когда главе семьи придет время умереть, слон меньше тосковал. А спустя годы возмужавший сын в свой черед передает эстафету слоновьей привязанности собственному отпрыску и наследнику. Шутка ли: один слон на три поколения семьи!

Шли годы. Чарли состарился и смертельно разболелся, и было решено не длить его мучений. Мы погрузили собаку в машину и отвезли в ветлечебницу на усыпление. До меня, видимо, как-то не вполне доходил окончательный смысл происходящего, и я держался достаточно невозмутимо. Но, когда, пробормотав что-то на прощанье, я оставил собаку в процедурной на подстилке, прикрыл за собой дверь и увидел в коридоре заплаканных дочь и жену, разобрало и меня.

Мы уговорили врача выдать нам тело и повезли хоронить Чарли на дачу – под той самой новогодней елью, где он некогда бросался на петарды. 

Была зима и мерзлая земля поддавалась плохо. Но нам на выручку пришел наш молодой местный друг и покровитель Дима. У него все всегда спорилось в руках, и его отличала врожденная деликатность, поэтому обращаться к нему за помощью было не в тягость. Димы уже несколько лет нет в живых, но камин, колодец, могила Чарли и другие, так сказать, «вещдоки» часто напоминают о нем.

* * *

Вообще-то я хотел черного французского бульдога; собственно, имя Чарли и было припасено для него – видимо, в связи с Чарли Чаплиным: маленький, верткий, трогательный.

И вот в один прекрасный день в самом начале 90-х мы всей семьей приехали на Птичий рынок, еще старый – в окрестностях Таганки. Там было на что посмотреть. 

Прилавки с рыбками, тритонами, змеями и черепахами; тут же – аквариумы разных размеров и форм и емкости с напоминающим копошащийся фарш живым мотылем. Густой немолчный посвист и трели канареек и волнистых попугайчиков в больших и малых клетках, голуби всех пород и мастей и, разумеется, говорливые голубятники. Дальше – немыслимое изобилие кошек: кошки такие, кошки сякие. Котята – умиление.

Само собой – толчея, гомон, давка, жулики, чудики, безумцы, болтуны-всезнайки, зеваки, папаши, мамаши, дети – противоестественное количество детей!

Наконец показались нужные нам ряды. Похмельный мужик с двумя щенками дворняги в картонной коробке; мужеподобная тетка-собачница с перепуганной до одури палевой вислоухой кожа да кости сучкой догом; изумительной красоты черно-белый годовалый английский сеттер; привязанный поодаль огненный колли с высоким на пределе выносимого истошным лаем. Кавказские овчарки: в ящике – щенки, похожие на кучу меховых шапок, а чуть в стороне – сплошь в медалях кобель-чемпион величиной с третью собаку из «Огнива» Андерсена! Но именно французских бульдогов не было ни одного.

Дети мои возбудились от избытка впечатлений и принялись за любимое детское занятие – вымогательство. Купи то, купи се: рыбок, котенка, сову, цыпленка, кролика, мороженое… Мероприятие расползалось в ширину, неопределенность времяпрепровождения стала досаждать, и я охотно потерялся. А спустя какое-то время внезапно набрел на домочадцев вновь: во все глаза они смотрели на мужчину в старой дубленке, стоявшего ко мне в пол-оборота. Я подошел. У мужчины за пазухой дремал месячный белый боксер – белого я видел впервые. Чело его бороздили крупные морщины, он был курнос, что в сочетании с нижним прикусом, придавало его облику выражение непреходящей скорби. Я посмотрел на лица домашних, спросил владельца о цене и полез в карман за деньгами.

2020

Купить книги Сергея Гандлевского
Том I | Том II | Том III | Том IV