Леонид ПарфёновКоллективизация и раскулачивание
Происходит «раскрестьянивание» деревни. Миллионы частных хозяев превращают в работников казенных предприятий, колхозов. Самых предприимчивых селян, кулаков, репрессируют, а их имущество конфискуют.
Немедленно начать социалистическое преобразование села потребовал «Год великого перелома» (см. 1929). Как это так: советская власть индустриализацией уже делает социалистическими города, а на деревне, где проживает 80% населения страны, нового строя почти нет? На большевистский взгляд, частные крестьянские хозяйства «ежечасно и ежеминутно рождают капитализм», а главного стратегического продукта — зерна — особенно много сдает сельская буржуазия, кулаки. В своей установочной статье о «переломе» Сталин обещает в 1930 году произвести на социалистических сельхозпредприятиях свыше 50% зерновых и грезит о госгигантах в 40–50 тысяч гектаров, «вооруженных сотнями тракторов и комбайнов».
График «колхозного строительства» утверждают 5 января 1930-го. По нему Среднее и Нижнее Поволжье, Левобережная Украина, Северный Кавказ как основные житницы страны подлежат «сплошной коллективизации» к осени того же года, крайний срок — к весне 1931-го. Остальные зерновые районы — через год, а затем — скудные северные земли и национальные окраины. Понятие «колхоз» еще смешивают с «артелью», собственность в них будет считаться «колхозно-кооперативной». Но это лукавство. Самостоятельный сельхозкооператив может оказаться несговорчивым, как кулак. Создаются хозяйства, полностью подчиненные власти. И вопреки утверждениям Сталина, что уже в 1929-м крестьяне пошли в колхозы, пошли целыми деревнями, волостями, районами,
Кремль прекрасно знает: никакого «движения снизу» ждать не приходится, сами собой, добровольно колхозы не возникнут. На село отправлены городские уполномоченные, пропаганда трубит про «движение 25-тысячников» — столько коллективизаторов выезжает поначалу. Это партийцы-рабочие от станка, продвигаемые в председатели колхозов. Они несут в себе «индустриальное» отношение к производству: пролетарию ведь не принадлежит станок, на котором он деталь точит, вот и не нужно, чтобы крестьянину принадлежала лошадь, на которой он пашет. И человек со стороны, чужой для сельской общины, куда тверже поведет «партийную линию» в колхозе. Ведь часть коллективизации — раскулачивание.
Комиссия под председательством Молотова (см. 1930) разделяет искореняемый «чуждый элемент» по категориям. Первая — кулаки, которые вели «контрреволюционную деятельность», 63 тысячи хозяйств. Вторая — те, кто советской власти прямо не сопротивлялись, но, «являясь эксплуататорами, тем самым содействовали контрреволюции», — 150 тысяч хозяйств. Их всех надлежит арестовать и вместе с семьями отправить в отдаленные районы Сибири и Казахстана. Имущество конфискуется в пользу колхоза. Выселять, таким образом, предполагают не менее 1 млн человек, репрессивный план перевыполнят в разы. В третью категорию отнесли кулаков, лояльных советской власти, — сюда можно записать любого. Их заставляют съезжать на необжитые территории в своем регионе.
Главной в СССР книгой про коллективизацию будет считаться «Поднятая целина» Шолохова (см. 1928) — если судить по названию, до колхозов на этой земле и не хозяйствовали. В романе 25-тысячник с ленинградского Краснопутиловского завода Давыдов приезжает в донскую станицу Гремячий Лог. Сначала уполномоченный созывает собрание деревенской бедноты, где решают участь станичных кулаков:
к выселке их из пределов Северокавказского края.
Наутро активисты ходят по богатым усадьбам, требуют от хозяев убираться вон и проводят такие описи изымаемого добра:
кровать железная с белыми шарами, перина, три подушки, ишо две кровати деревянных.
Вечером после устрашающих рейдов на общем сходе селян учреждают гремяченский колхоз имени Сталина, возглавляемый Давыдовым.
К концу зимы считается, что коллективизировано свыше половины хозяйств страны. Кампания встречает ожесточенный отпор: ОГПУ насчитает за 1930-й 14 тысяч крестьянских выступлений. Мужики режут скот, чтоб не отдавать его в общественное стадо, а конфискация зерна у кулаков грозит сорвать посевную. И власть пока трубит отбой. 2 марта в «Правде» выходит новая установочная статья Сталина, совсем другая: «Головокружение от успехов». Вождь сначала заявляет о совершённом «коренном повороте деревни к социализму». А потом признаёт, что «дело колхозного движения» теперь под угрозой — именно из-за быстро достигнутых результатов. Оказывается,
нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно.
Журя за «перегибы» и не ставя под сомнение саму коллективизацию, Сталин перечисляет ограничения «в данный момент».
Не обобществляются: приусадебные земли, жилые постройки, известная часть молочного скота, мелкий скот, домашняя птица.
Это значит, на личном подворье допустима одна корова (две будут считаться избытком до конца строя) и по 10–12 голов овец и кур. В «Поднятой целине» из-за своей буренки даже жена с мужем-колхозником подралась, а при одном из раскулачиваний оторвали голову гусыне.
Статья Сталина даже запоздала. На март приходится больше всего волнений, особенно на Украине и юге РСФСР. Восставшие в Муромцевском районе Омского округа Сибирского края освобождают арестованных для высылки кулаков и 10 дней удерживают в своих руках 17 деревень. Убито 6 советских активистов, при подавлении гибнет 30 повстанцев, потом расстреляют еще 62. Вслед за сталинской статьей принято постановление ЦК ВКП(б) об «искривлении партлинии в колхозном движении». Местные руководители старались ликвидировать заодно с кулаками церковные приходы — тоже силу сопротивления колхозам. Но союзной власти сейчас лишний раздражитель деревни ни к чему. У Сталина в статье брошено саркастически:
Снять колокола — подумаешь, какая ррреволюционность!
Антицерковную борьбу приостанавливают, а потом запретят относить хозяйства священников к кулацким.
Едва ослаб напор принудиловки, коллективизация пошла вспять: к 1 июля в колхозах остается втрое меньше хозяйств, чем числилось на 1 марта. Сев проведен, в общем, как обычно, а урожай в 1930-м превосходный. Власть отыгрывается осенью. Изымают 22 млн тонн зерна, вдвое больше, чем обычно в последние годы нэпа. Теперь уже ведут только сплошную коллективизацию, ломая любое противодействие. Желающих просто остаться частниками объявляют «подкулачниками» и, по позднейшим подсчетам, так раскулачивают свыше половины «середняков» — крепких крестьян, не нанимавших батраков.
Летом 1931-го процент коллективизации вернется к уровню весны 1930-го и продолжит расти. На деревню пошлют еще 50 тысяч уполномоченных. Хотя в 1931-м хлеб уродится плохо, госзаготовки достигнут рекордных 22,8 млн тонн, из которых 5 млн уйдут на экспорт. Тысячи колхозов останутся без кормов и почти без семян.
Трактора, которые щедро сулили при коллективизации, колхозам не достаются. Технику получают государственные машинно-тракторные станции (МТС) за чьи услуги — вспахать, посеять, сжать и проч. — колхозами вносится «натурооплата». С середины 1930-х власть через этот свой «сервис» будет собирать половину и более всего зерна. В МТС еще заведут политотделы для дополнительного контроля селян. Сами колхозники за трудодни — единицу рабочего времени — получают тоже продукты. Нормы скудные, а могут и ничего не выдать, называется «работать за палочки» — за отметки в табели. Люди спасаются «самопрокормом» с милостиво оставленных приусадебных участков. Денег во многих хозяйствах годами не увидят вовсе. При введении паспортной системы (см. 1932) колхозникам документы не положены, сами по себе они никуда уехать не могут. Согласно антисоветскому анекдоту, название партии, ВКП(б), расшифровывается как «второе крепостное право большевиков». Пенсии колхозникам установят лишь в конце хрущевского правления (см. 1964).
Впервые в мировой истории выстроена система, когда все земли принадлежат государству, которое решает, где и что выращивать. Вся техника — государственная, и люди, обреченные на полурабский труд, — тоже. В работе «Великий перелом» Сталин обещал:
наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире.
На самом деле в указанные сроки в СССР разразится Голодомор (см. 1933).
