Анна БерсеневаМОЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРЕМИЯ. АЛЕКСАНДР СОБОЛЕВ
ЧТО ХОЧЕТ, ТО И ДЕЛАЕТ
Книга рассказов Александра Соболева «Сонет с неправильной рифмовкой» (СПб.: «Издательство Ивана Лимбаха». 2024) производит такое же ошеломляющее впечатление, как и его первый роман «Грифоны охраняют лиру», вышедший четыре года назад. Каким образом, в соответствии с какой матрицей, по каким законам автор смещает реальность, превращая свой текст, по видимости реалистичный, в явление странное и необъяснимое, - этот вопрос появляется при каждом соприкосновении с произведениями Александра Соболева. И следует сказать, что ответа на него не дает ни одно из них, в том числе новая книга рассказов. Очевидно, что перед читателем разворачивается необыкновенная феерия, а вот как она создана - загадка.
Самое простое в этом смысле - формальное устройство книги. Она состоит из четырнадцати рассказов, по числу строк в классическом сонете. Участвовать в этой литературной игре - отдельное читательское удовольствие. Название каждого рассказа представляет собою строку из стихотворения - Тэффи, Ахматовой, Пастернака, Гумилева, Блока, Радловой, Заболоцкого, Цветаевой и других поэтов. Учитывая, что Александр Соболев - филолог, который находит, изучает и издает произведения забытых авторов Серебряного века (однажды он сказал, что «это время для меня родное, я чувствую себя так, как будто прожил там половину своей жизни»), такая форма выглядит весьма органично. И понятно, что смысл рассказа должен соотноситься со стихотворением, давшим ему название. Такое соотнесение есть, но оно так причудливо, что ускользает от попытки его объяснить.
Какая связь, например, между стихотворением Ахматовой про «осуждающие взоры спокойных загорелых баб» на скудной земле Тверской губернии и мужчинами, которые в рассказе Соболева «Скудная земля» охотятся (буквально охотятся, с ружьями - зачем?) за ветровыми гнездами в лесах к северо-западу от Куусамо?
«Бывает на некоторых деревьях, довольно редко, этакая ошибка природы, когда ветки вдруг начинают расти не как обычно, а становятся мелкими, густыми и торчат в разные стороны, так что выходит что-то типа шарика. Иногда — очень редко — бывает, что молодые иголочки не светло-зеленые, как у всех деревьев в лесу, а какого-нибудь необыкновенного цвета, например белые или даже красные. Сам я такого, признаться, не видел, а ребята рассказывали — и за них, конечно, хозяин платит очень прилично: принесешь десяток таких и до следующего сезона можешь ничего не делать, а то и вообще уехать куда-нибудь, где тепло».
Связь точно есть, только вот она так же ошеломляюще неуловима, как и цель охоты на ветровые гнезда, «ведьмины метлы».
В других рассказах эта связь проступает более отчетливо. Так, в рассказе «В горячей духоте вагона» (строка из стихотворения Пастернака, в котором автор, едущий в общем вагоне, «молча узнавал России неповторимые черты») действие и происходит в вагоне, то есть там, где «современный горожанин оказывается заперт в тесном помещении наедине с незнакомыми людьми», что бывает не очень часто, и это рождает в сознании пишущего невероятную историю - напряженную, мистическую, зловещую.
Еще более ясной связь между стихотворением и рассказом, написанным по его мотивам, становится в рассказе «Еще страшней, еще огромней». Название - чуть измененная строка из «Возмездия» Блока, и здесь уже понятно, к чему оно, и «тень Люциферова крыла» мелькает не только в исходном стихотворении.
Главный герой увлекается коллекционированием предметов мелкой финно-угорской пластики. «Это особого рода металлические фигурки, бляшки, подвески, пряжки и тому подобное, как правило, выполненные в виде людей, животных или сказочных существ, порой довольно необычного вида. Изготавливали их примерно с седьмого или восьмого века до Рождества Христова вплоть до 1200-х годов уже нашего времени на всей огромной территории расселения финских племен, от Урала до норвежской Лапландии. Предназначение их неизвестно: очевидно, что они участвовали в каких-то ритуалах, но никаких подробностей за отсутствием письменности не сохранилось. Вся эта археологическая мелочь объединена удачным термином «пермский звериный стиль».
И вот, когда герой отправляется в поисках этих фигурок в «черную» экспедицию в глухую глушь, ему приходится пережить нечто необъяснимое.
«Проснулся я среди ночи от того, что услышал пение. То есть сперва послышался какой-то звук вроде жужжания комара или свиста ветра, когда он сквозит через не полностью закрытое окно, но вскоре, по мере приближения, он делался все более и более разборчив. Нежный женский или детский голос негромко пел тягучую грустную песню на неизвестном мне языке. Возникнув где-то над болотом (моя палатка стояла так, что я лежал ногами к воде), звук медленно приближался ко мне и наконец остановился совсем рядом с моим изголовьем. И тут произошло то, ради чего, вероятно, я и рассказываю эту историю: я испытал такой чистый, дистиллированный ужас, которого до этого не чувствовал никогда в жизни. Это было ощущение, родившееся где-то в мозжечке или спинном мозге: наверное, что-то подобное возникает в темном сознании мыши, угодившей в лапы совы или быка перед резником. Я лежал с широко раскрытыми глазами, парализованный страхом, в спальном мешке, в своей темно-розовой с белым палатке и слышал как в нескольких сантиметрах от моей головы за тонкой стенкой нежный голосок выводит свои рулады. Оно докончило, наконец, припев и замолкло. Я услышал тихие шаги, удаляющиеся от палатки. Никакие сокровища мира не заставили бы меня открыть полог и выйти. До рассвета оставалось еще часа четыре, но иррациональное чувство не позволяло мне затеплить мой киндл и провести их за чтением, так что я лежал, таращась во тьму, пока не провалился вдруг в сон без сновидений».
Что это было? Герой не знает. Спутники оставляют его этой ночью среди озер и исчезают бесследно, бросив все свои вещи. Поскольку он обладает опытом походов, ему удается выбраться к цивилизации. И на том рассказ заканчивается. Как не имеет эта история никаких причин, так не имеет она и никаких следствий. Просто в жизнь обычного человека входит вдруг через портал странного, но в общем-то тоже обычного увлечения нечто, к чему можно отнести определение «еще страшней, еще огромней».
Отсутствие последствий происходящего и, соответственно, неожиданные финалы - характерная черта всех рассказов этой книги. Еще одна их черта: динамичность и увлекательность, присущая каждому. Во всем остальном рассказы совершенно разные. Есть такие, действие которых происходит, как можно понять по едва намеченным приметам времени, в недалеком будущем («Тихо, холодно, темно», «Звериный человек»). Есть мистические. Есть невероятно смешные.
К этим последним относится рассказ «Бесконечная жажда у кромки воды» - о том, как неистовый американский рокер спьяну принимает в 1983 году приглашение приехать в СССР и по прибытии видит, что «здесь что-то не так».
«Уроженец северного штата, он не мог списать все на погоду — тот же снег, те же поля (хотя появившиеся тем временем за окном серые многоэтажки Химок представляли собой кое-что невиданное); дело было и не в языке — ему случалось спать с женщинами, ни слова не знавшими по-английски. Но какая-то свинцовая тяжесть чувствовалась во всем — может быть, от жары или с недосыпа. <…> Джи-Джи попробовал задернуть штору, чтобы избавиться от их немигающих взглядов, но, подергав ее, добился лишь того, что карниз с хрустом сорвался со своего крепления и грохнулся на пол. «Да что ж это со мной», — подумал он: привыкший чувствовать себя главной угрозой окружающим, он совершенно терялся в новой обстановке, словно смертельно опасная тигровая акула, вытащенная на берег. <…> По мере удаления от столицы Аллин с чувством дурного узнавания (которое чаще встречается в кошмарных снах) примечал пейзажи, памятные по собственной глуши, даром, что детали были иными: русская равнина добавляла зимнему ландшафту толику безнадежности, которая в Америке компенсировалась твердым убеждением о существовании Калифорнии и Флориды».
В финале ниспровергатель всех основ в отчаянной попытке одолеть безучастную действительность исполняет в сельском клубе песню «I’m staying here and outta sight Yeah, fuckin’ the dog», но и эта строка не может поколебать мир, в котором он оказался. «Вы действительно любите животных?» - только и спрашивает, хлопая ресницами, приставленная к нему переводчица в кружевной шали, накинутой на плечи.
При таком широком сюжетном, образном, смысловом диапазоне все рассказы вместе образуют сложный и цельный рисунок. Причем цельность его обеспечивается не за счет наличия, например, появляющегося в нескольких рассказах гипнотизера Сильверсвана Грамматикати или еще каких-нибудь общих персонажей, а именно за счет необъяснимости принципа, по которому этот прихотливый рисунок создан. Еще в первом своем романе «Грифоны охраняют лиру» Александр Соболев ясно дал понять, что руководствуется при написании прозы гораздо более сложной мотивацией, нежели бытовая или даже психологическая. И каждый из рассказов книги «Сонет с неправильной рифмовкой» подтверждает, что он остался этому принципу верен.
Впрочем, едва ли это можно назвать принципом. Скорее, это способность автора к абсолютной творческой свободе. Не зря же одним из эпиграфов к своей книге он берет слова Л.Я. Гинзбург: «Автор что хочет, то и делает». Необычный, ни на кого другого не похожий автор, стоит добавить.
Ну и еще один эпиграф точно подошел бы: «Но что страннее, что непонятнее всего, - это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно... нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых... но и во-вторых тоже нет пользы».
Да здравствует Гоголь Николай Васильевич!
