Издательство BAbookМОСКВА – СИНЬЦЗИН
LIKE MOTHER, LIKE SON*
Новая столица Нового Мира
Когда по репродуктору объявили номер перрона, на который прибывает поезд, и гурьба носильщиков в фартуках с грохотом покатила свои тележки, Роза повернулась к вокзальному окну, еще раз поправила воротник чудесной импортной жакетки, провела гребешком по стрижке «чикаго». В обычной жизни прихорашиваться и выряжаться — мещанство и пошлость, недостойные современной девушки и комсомолки, но на такой работе иначе нельзя. Ты не просто Роза Былинкина, ты представитель советской страны. По тебе будут судить и о ней.
Роза глубоко вздохнула, бодро сказала сама себе: «Только смелым покоряются моря» и вышла на платформу.
Встречающих было немного, время раннее, восемь утра, да и поезд не из дальних мест — лучший в стране экспресс «Красная стрела», Ленинград — Москва.
И вокзал самый лучший, самый современный. Всё вылизанное, свежекрашенное, вывески на двух языках, русском и английском, маленький эскалатор с уровня на уровень — подарок метростроевцев железнодорожникам к двадцатилетию Октября, двери на качающихся петлях — тоже, как в метро, новейшая американская камера хранения с механическими ячейками, единственная в СССР. А потому что через эти ворота в Москву прибывает 92% клиентов «Интуриста». Сначала приплывают морем в Ленинград, осматривают достопримечательности старой столицы, потом следуют комфортабельным экспрессом в новую столицу — не только Советского Союза, но всего Нового Мира. Встречаешь группу, ведешь по красивым залам с высоченными потолками. Всюду кумач: знамена, транспаранты, лозунги — нарядно. Потом краем широкой площади, людского муравейника, на станцию метро «Комсомольская», по самодвижущейся лестнице вниз, а там — все ахают — мрамор, мозаика, статуи. И, если группа туркатегории — в «Метрополь» или «Националь». Если класса «люкс» — в сверхсовременный отель «Москва», гордость столицы.
Волновалась Роза ужасно. Жизнь, и всегда-то бывшая «в-схватке-упоительной-лавиною-стремительной», в последнее время взяла темп вовсе головокружительный. За полтора месяца после распределения Роза и к новой работе-то еще не привыкла. После своего англо-германского думала в аспирантуру, но по комсомольской путевке кинули туда, где нужнее — в «Интурист», гидом-переводчицей. Еще не притерлась, не отучилась нервничать перед иностранцами и начальством — и тут опять перемена. Да какая! Четыре дня назад на собрании трудколлектива зачитали секретное постановление. Государственное акционерное общество «Интурист» передается в ведение НКВД. Со всех взяли расписку о неразглашении.
Отдельно собрали гидов. Зав первого отдела сделал инструктаж, обозначил новые задачи. Теперь отчета по работе с группой мало, нужно будет составлять справку по каждому интуристу. И максимально повысить бдительность, потому что враг готовится к войне, активизирует деятельность, и самый безобидный на вид загранклиент может оказаться шпионом, а то и диверсантом. «Вы отныне всё равно что сотрудники органов, — сказал товарищ Брюханенко. — Каждый пройдет спецкурс оперработы: негласный досмотр личвещей, тренировка наблюдательности, чтение по губам».
Не успела Роза осознать еще один поворот жизни, как следует по этому поводу отволноваться, — снова зовут в первый отдел. Вчера это было.
У товарища Брюханенко сидела какая-то гражданка. На первый взгляд Розе она не понравилась. Очень уж гладкая, ухоженная, разряженная. Причесочка, маникюрчик, даже брови выщипаны. Похожа на артистку Орлову, только волосы темные. Смотрит цепко, но улыбается. Губы накрашены.
Актриса Любовь Орлова
Что за дамочка такая, подумала Роза. Жена какого-нибудь большого начальника, то-то Брюхан перед ней стелется. Изогнулся весь.
— Вот она, Былинкина Роза Парфеновна, 1916-го гэ рэ, выпускница Института философии, литературы и истории. Рекомендуется положительно, английский язык хороший.
— Вы выйдите, — сказала ему незнакомка мягким кошачьим голосом. — Мы с товарищем Былинкиной с глазу на глаз поговорим.
— Само собой, товарищ Жильцова.
И выставленный из собственного кабинета заведующий моментально исчез. А обычно ходил по коридорам важный, неторопливый.
Роза, конечно, вся подобралась. Поняла: нет, не жена. Оттуда. И ого-го какого уровня.
Товарищ Жильцова оглядела Розу с головы до ног, чему-то опять улыбнулась. Сказала неожиданное.
— А ведь вы поэзию любите, по лицу видно. Ну-ка, любимая строфа. Сходу.
Это такой экзамен, проверка, догадалась Роза. И, немножко поколебавшись, продекламировала:
Я понимаю всё. И я не спорю.
Высокий век идет высоким трактом.
Я говорю: "Да здравствует история!"
И головою падаю под трактор.
— Ишь ты. — Точеные брови удивленно приподнялись. — Я ждала Маяковского или Багрицкого. Тоже вроде бы знаю поэзию, а эти стихи слышу впервые. Хорошие.
— Я в ИФЛИ на поэтические вечера хожу. Там парень один мировые стихи сочиняет, — объяснила Роза. — У нас его все знают. Павел Коган такой. Четверокурсник.
Сама думала: «Какая необычная у нее улыбка. Вроде строгая, а в то же время сердечная. Нет, это не дамочка».
— Ро-оза, — протянула товарищ Жильцова, словно пробуя имя на вкус. — Красивое имя.
— Жуткое! Мещанское! Родители у меня были мелкобуржуазные. До революции лавкой владели. — (Лучше сразу объявить, чтобы показать свою честность. Все равно в анкете написано). — Я, правда, отца не помню, он на империалистической погиб. А с матерью я веду воспитательную работу. Это она раньше увлекалась рюшечками-салфеточками, теперь она стопроцентно советский человек. Ну а про имя я решила, что оно не цветочное, а в честь Розы Люксембург.
— Говоришь, родители у тебя были мелкобуржуазные? — рассмеялась товарищ Жильцова, блеснув ровными белыми зубами. — А у меня были крупнобуржуазные. Еще и богомольные. Назвали меня Верой. Но кем ты родилась — чепуха. Главное кем ты стала. И имя мое мне нравится. Веру тоже выбираешь себе сама. Я выбрала.
И посерьезнела.
— Задание тебе будет, Роза Былинкина. Ответственное. И даже сверхответственное. Поступаешь в мое распоряжение. Возражений нет? Готова ты головою пасть под трактор?
Улыбнулась, но коротко, вопросительно.
У Розы пересохло в горле, поэтому она просто кивнула. Испугалась, что недостаточно решительно, и кивнула еще раз, чуть подбородком о грудь не ударилась.
— Тогда давай знакомиться по-настоящему. Я — капитан госбезопасности Жильцова. Имя мое ты знаешь, отчество тебе не понадобится. Меня с отчеством никто не называет, не такая у меня жизнь. Или «товарищ капитан», или просто «Вера». Работаю я в центральном аппарате, подробнее тебе знать не положено. Задание вот какое. Завтра начинаешь работать с туристом-индивидуалом. Верней, туристкой. Американка, некая Мэри Ларр. Махровая такая буржуйка, путешествует с цветной служанкой. Встретишь на вокзале, сопроводишь в гостиницу, потом перевод-экскурсии. Всё как обычно, но гляди в оба. Будь со мной на постоянной связи — я тебе дам номер телефона, запомнишь. Понятно?
— Она враг? — шепотом спросила Роза. — Приезжает, чтоб шпионить?
— Наверняка. А какое у нее задание, это нам с тобой и предстоит выяснить, товарищ Былинкина. «Пасти» госпожу Ларр будут специалисты. Твое дело — потакать всем ее капризам и ничего не упускать. А также выполнять мои поручения.
Отвечать нужно было чётко и бодро.
— Всё поняла. Готова выполнять любые поручения органов!
— Вот и молодец. Первое поручение тебе такое. Вот талоны в распределитель. Оденься поприличней. И сходи в «Метрополь» в салон-парикмахерскую к мастеру Розенблюму, я тебе дам записку. Если ты советская женщина, это не означает, что нужно выглядеть Анкой-пулеметчицей. Особенно перед американской капиталисткой.
Так Роза и обзавелась умопомрачительной розовой жакеткой и стрижкой «чикаго». Притом безо всякой по этому поводу виноватости. Дала партия поручение? Комсомолка Былинкина выполнила.
Загудел приближающийся паровоз. «Красная стрела» прибыла точно по расписанию. Тряхнув головой, Роза подала знак прикрепленному носильщику, двинулась к вагону номер один, где мягкие купе. В руке держала табличку с эмблемой «Интуриста» и надписью “Mrs Larr”.
По лесенке спустилась сухощавая опрятная старушка в толстых очках, с голубоватыми сединами. Улыбнулась неживой американской улыбкой, помахала Розе рукой. Следом пожилая грузная мулатка, пыхтя, тащила багаж: огромный чемодан на колесиках и саквояж.
У, гадина, подумала Роза про старушку. Сама-то налегке.
Сурово сказала:
— Welcome to Moscow, the capital of the USSR. I am your guide. My name is Rosa.
А руку подала мулатке, потому что та вдвойне пролетарий: и служанка, и цветная. Пусть знает, что у нас расизма нет, а человека труда мы уважаем.
— Nice to meet you. My name is Rosa. Let me take the luggage.
— Mawnin'! Howdy! — ответила темнолицая женщина вроде бы на английском, но непонятно.
Чемодан носильщику отдала, саквояж — ни в какую. Освободившейся рукой пожала Розину. И тоже улыбнулась — по-настоящему, во все превосходные зубы, не как хозяйка.
Сказала еще что-то, вроде приветливое, но Роза опять не поняла. В институте ее учили какому-то другому английскому. Разобрала только имя: Пруденс Линкольн. Ходила она вперевалку, на ногах были домашние тапочки. Роза решила, что не позволит голубовласой мымре обращаться с этой бедной женщиной по-барски. Не в Нью-Йорке.
Повела иностранок по вокзалу установленным маршрутом: прямо через главный зал и сразу налево, через подъезд № 8. Потому что дальше уже не так чисто, и на скамейках спят несознательные граждане, в том числе нетрезвые.
Когда проходили мимо двери автоматической камеры хранения, мулатка остановилась:
— Hol' on dar. Needа use the john.
— Sorry? I do not understand.
Кофейный палец показал на табличку «Уборная. WC».
Ситуация была предусмотрена. Здесь находился хороший туалет, который не стыдно показать иностранцу.
Роза предложила оставить саквояж, но мулатка ни в какую — потащила с собой.
— Некоторые люди не умеют терпеть, — заметила мисс Ларр, поджав тонкие губы.
«Некоторые люди»! Это она про негров, расистка. С каждой минутой Роза чувствовала всё большую неприязнь к лощеной старухе. А саквояж, который служанка не выпускает из рук, взяла на заметку. Хорошо бы заглянуть, что там внутри.
Постояли молча. Американка поглядывала вокруг. Кажется, с брезгливым интересом. А может, у них, богатых стерв, всегда такое выражение лица.
Спросила про портреты:
— Это Маркс, это Ленин, это Сталин, я знаю. А кто вон тот круглолицый господин?
— Железный нарком Каганович. Minister of Communication Routes.
— Почему железный?
Появилась тема для беседы — «Развитие системы путей сообщения в СССР», Роза знала этот топик назубок.
Минут десять сыпала фактами и цифрами про размах железнодорожного строительства, а потом, когда вернулась служанка и они двинулись к станции «Комсомольская», перешла на топик «Moscow subway».
— Мы поедем в отель на общественном транспорте? — удивилась миссис Ларр. — Мой ваучер гарантирует транспорт категории «люкс».
— Наш метрополитен и есть транспорт категории «люкс». Сейчас увидите.
Метро «Комсомольская»
И, конечно, метро произвело на иностранок впечатление. Это им не занюханное нью-йоркское. Простая тетка Пруденс ахала: «Dat look cool!» «Bless grashus!» Надутая мисс Ларр крутила головой, помалкивала. Но видно было, что она тоже под впечатлением. Подземных дворцов, куда за тридцать копеек попадает всякий, нигде на свете больше нет.
На станции «Охотный ряд» вышли, и сразу открылся вид на красавец-отель и на Манежную площадь, закрытую забором.
Гостиница «Москва»
— Здесь снесли квартал старых домов. Будет широкое открытое пространство для парадов и демонстраций. А направо пролегло новое авеню, Горки-стрит. Скоро по нему откроется автомобильное движение, — выдавала обычный текст Роза, а сама всё посматривала на саквояж. Служанка теперь несла его, прижимая к груди.
Товарищ Жильцова не давала задания произвести досмотр, но если получится, наверняка будет довольна.
Справа, перед новым Домом Совнаркома, прорвало трубу и разлилась лужа, поэтому Роза попросила спутниц смотреть налево, на гостиницу «Москва», и стала рассказывать, что до революции тут были кривые домишки и грязные лавки, а теперь пожалуйста: самый большой и современный отель Европы.
На рецепции туристке вместе с ключами вручили конверт с надписью «Для г-жи Мэри Ларр». Это еще что такое?
— Ах, как нехорошо! — воскликнула миссис Ларр, проглядев записку.
Роза скосилась, но прочесть не могла. А надо было. Очень надо.
— Что-нибудь случилось?
— Да вот.
И американка протянула листок. Роза так и впилась в него глазами. Там по-английски, с грамматическими ошибками: «Дорогая мисс Ларр, у меня обострилась сердечная болезнь, пришлось срочно лечь в больницу. Здесь карантин, навестить меня невозможно. Я очень сожалею. Надеюсь, через два-три дня меня отпустят, и мы увидимся. С вами свяжется моя дочь».
Подпись «Искренне ваш, Александр Барченко».
Роза шевелила губами, запоминая каждое слово.
— Не волнуйтесь, — сказала она. — Советская медицина лучшая на свете. И совершенно бесплатная. Вашего знакомого обязательно вылечат.
— Но что буду делать я? Я специально приехала, чтобы с ним увидеться!
Что-то больно она откровенна для шпионки, подумала Роза. Или они нас, советских людей, совсем за дураков считают.
На всякий случай закинула удочку:
— Я могла бы выяснить, в какой больнице ваш знакомый. Наведалась бы к нему домой, поговорила с дочкой. Только адрес надо знать.
— Спасибо, вы очень милая, — обрадовалась американка. И достала из сумки бумажку.
Не веря удаче, Роза переписала имя: Александр Васильевич Барченко. Адрес, номер телефона.
Ай да Былинкина! Теперь скорей доложиться товарищу Жильцовой.
Поднялись на шестой этаж, и там, в коридоре, случилось небольшое ЧП.
Открылась дверь напротив, тоже «люкс», номер 618. Выглянула постоялица. Роза знала про нее: миссис Шустер, американка. Та еще фифа. Приехала с мужем, он какой-то важный инженер, приглашен автозаводом «ЗИС». Не то для поставки оборудования, не то для наладки. Третью неделю живут. Эта мается одна, уже не знает чем себя занять. «Шоппинг» ей подавай, рестораны, джаз-клубы. А где всё это взять? Ленка Шубина, переводчица, с ней замучилась.
Взглянула миссис Шустер на Пруденс, наморщила нос.
— Боже, а мне говорили, это приличный отель.
Прямо как мистер Твистер: «Там, где сдают номера чернокожим, мы на мгновенье остаться не можем!»
Потом увидела, что Пруденс не одна, а с миссис Ларр, и улыбнулась:
— А, это с вами. Тогда понятно. Очень приятно, я — Глэдис Шустер, ваша соседка. Вы откуда?
Миссис Ларр ей не ответила, вошла в номер. Перефифила фифу. Смолчала и бедняжка Пруденс. Привыкла, наверное.
Роза негритянке сказала, нарочно громко — чтобы стерва услышала:
— У нас в Советском Союзе все люди равны. А дискриминация по расовому признаку является уголовным преступлением. Если будут инциденты, сообщайте мне. Я приму меры.
И обожгла суку миссис Шустер взглядом, да та жалко не увидела — уже закрывала дверь.
А в «люксе» Розе удалось провернуть еще одну штуку, очень лихо.
Миссис Ларр заглянула в ванную, Пруденс покатила в спальню чемоданище, а саквояж остался на стуле. Полминуты у Розы было, не больше, а успела.
Осторожно щелкнула замочком, заглянула внутрь. Вот тебе раз! Пусто. Только на дне конверт. С бьющимся сердцем Роза его — цап. Внутри пачка долларов, толстая. Чуднó использовать этакий баул в качестве кошелька. Американское почтение к деньгам, что ли?
Скрипнула дверь ванной. Роза отскочила.
— Какие будут пожелания? Я всецело в вашем распоряжении. Обзорная экскурсия по Москве? Очень интересная! Называется «Новая столица Нового Мира». А хотите, съездим на Выставку достижений народного хозяйства. Там столько чудес!
— Мне шестьдесят три года, милая, — устало ответила американка. — Нужно отдохнуть. Я позвоню вам, когда немного приду в себя.
Роза, обрадованная, быстренько попрощалась. Скорей к товарищу Жильцовой! Можно, конечно, по телефону, но сведения такие, что лучше лично. До Лубянки десять минут, если бегом.
Добежала за шесть с половиной — сверено по новеньким часикам «ЗиФ», купленным с первой зарплаты. Прохожие оглядывались на прилично одетую гражданку, несущуюся по тротуару словно на сдаче спортнорматива «Готов к труду и обороне». Чудесная прическа «чикаго» растрепалась, но это наплевать.
Зато как свою сотрудницу встретила товарищ Жильцова! Сама спустилась на проходную, буквально через минуту после того, как Роза сказала в трубку «добавочный 38», назвалась и сообщила, что имеет важные новости.
Сегодня товарищ Жильцова была в форме, с тремя шпалами в петлицах, теперь похожая не на Любовь Орлову, а на артистку Попову в роли Любови Яровой.
Заслуженная артистка Вера Попова
— Уже с добычей? — сказала она, улыбаясь. — Ну ты у меня молодец, Былинкина. Пойдем, рассказывай.
В коридоре за плечо приобняла, а в лифте собственной расческой привела в порядок Розины волосы.
Задыхаясь, сбивчиво, Былинкина рассказала про американку, про ее служанку, про саквояж с долларами и только потом про главное: про записку от таинственного Барченко. Гордо предъявила блокнот, где адрес и телефон.
Это всё по дороге, еще до кабинета не успели дойти. Кабинет был довольно большой, побольше, чем у Брюханенко. Два окна, из них вид на красивый дом общества «Динамо».
— Садись вон туда, — показала капитан госбезопасности на длинный стол со стульями. Сама подошла к другому столу, письменному, сняла с аппарата без наборного диска трубку, сказала: — Ребята, все ко мне.
А потом расстроила Розу.
— Про Барченко мы знаем. И записку писал наш графолог, специалист по почеркам.
Засмеялась.
— Работаешь ты, Былинкина, с огоньком, по-комсомольски, но все эмоции у тебя на лице написаны. Потому и не предупредила тебя про записку. Нужно было, чтобы американка видела — ты удивлена. И ничего не заподозрила бы. Не расстраивайся. Я потому и выбрала такую помощницу — чтоб светлая, насквозь прозрачная, «как жизнь поэта простодушна, как поцелуй любви мила». Если Мэри Ларр — та, кем мы ее считаем, она, конечно, догадывается, что за ней как за иностранкой будут приглядывать, но должна сделать вывод: к серьезному объекту инженю вроде тебя не приставят. Обычный «интуристовский кадр». Значит, у органов заокеанская старушка интереса не вызвала. Но раз ты, Былинкина, такая умница, введу тебя в курс операции. Заслужила. Можешь задавать вопросы.
— Кто этот Барченко? Почему он не мог написать записку сам? Он враг, да? Мы должны его разоблачить, установить связи? — спросила Роза, польщенная доверием и довольная, что ввернула такое профессиональное выражение.
— Барченко не только разоблачен, но уже и расстрелян, к сожалению. В прошлом году. — Жильцова скорбно скривила сочные губы. — Кабы мы знали, что у него такие любопытные контакты — с самой Мэри Ларр, оставили бы еще пожить.
— А кто она?
— О, Мэри Ларр только выглядит тихой старушенцией. Это начальница очень непростого детективного агентства, личность в профессиональном мире легендарная.
— Как Шерлок Холмс?
— Примерно. Только этот Холмс в юбке получает задания от буржуазных правительств. Как правило — сверхсекретные. И когда Ларр прислала разоблаченному врагу народа Барченко телеграмму, что собирается приехать в Москву, стало нам очень интересно, за каким лешим она едет. Вот это мы, Былинкина, и выясним с твоей помощью. Валяй, спрашивай дальше.
— А кто был Барченко?
— Шустрый субъект, Фигаро-здесь-Фигаро-там. Сочинитель мистических трактатов, фантазер, гипнотизер, спирит. Верил во всякую мистическую дребедень. Но для органов он был человек полезный. Всех знал, всюду был вхож, выполнял секретные задания, в том числе за рубежом.
— За что же его расстреляли?
Капитан вздохнула.
— Не за что, а почему. Потому что машина заработала с перебором, стала захлебываться.
— Какая машина?
— Наша, чекистская. Мы должны быть и бдительны, и безжалостны, вырезать всю гниль. Как сказал нарком Ворошилов: очистить Рабоче-Крестьянскую Красную армию от гнилой гангрены до здорового мяса. Не только армии касается. Всего общества. Притом резать надо, захватывая и здоровую плоть, с запасом. На всякий случай. Как тут не быть перебору? В прошлом году резали широко, очень широко. Потому что международная обстановка сама знаешь какая. Японцы развязали войну в Китае, фашисты в Испании, в Эфиопии. Приказ был: удесятерить бдительность. Вот и удесятерили. Теперь партия дала отбой, но профилактические меры много кого коснулись. Того же Барченки. Ничего не поделаешь, Былинкина. Нам расслабляться нельзя. Во вражеском окружении живем. Добренькими потом будем, когда победим в мировом масштабе. А сейчас мы сильны тем, что общее у нас главнее индивидуального. Для дела ничего и никого не жалко. Если я, член партии с девятнадцатого года, чекистка с почти двадцатилетним стажем, тоже попаду под хирургический скальпель — без вины, ради общей пользы, не пикну. Пойму: так надо.
Сказав про стаж, товарищ Жильцова стукнула себя по груди. Там поблескивали эмалью два знака: «Почетный чекист» и «За беспощадную борьбу с контрреволюцией».
Это она из воспитательных соображений говорит, подумала Роза. Если к Барченко прибыла шпионка, значит, расстреляли его не зря, а такого человека, как товарищ Жильцова, никто никогда не тронет.
В дверь постучали. Вошли трое парней.
— Это мои ближайшие помощники. Трое из ларца, одинаковых с лица, — сказала товарищ Жильцова, хотя вошедшие были совсем не одинаковые.
Один в подпоясанной косоворотке навыпуск, с косым пшеничным чубом. Другой, черноволосый, в юнгштурмовке. Третий постарше, наголо бритый, в пиджаке и галстуке. Но что-то общее в них, пожалуй, все-таки было. Подтянутость, поджарость, какая-то внутренняя собранность.
— Группа, работающая по делу «Таинственная американка», в полном сборе, — с шутливой торжественностью объявила товарищ капитан госбезопасности. — Это, ребята, — Роза, наш инструмент ближнего наблюдения. Знакомься, Былинкина. Василий, человек-отвертка. Кому хочешь башку отвернет. [Про чубатого]. Это Рубен, кличка «Молния». [Про брюнета]. А это Михалыч, глаз-алмаз. Они всё время будут неподалеку, но ты их не увидишь. Как не увидела, когда они вели вашу гоп-компанию от вокзала до гостиницы.
А фамилий не назвала, ни одной, отметила Роза.
— Чего это от вокзала, — прогудел Михалыч басом. — Я американок с Ленинграда пасу. Всю ночь в коридоре под дверью ихнего купе проторчал. Мне бы поспать.
— Не выдавайте оперативных секретов, товарищ сержант госбезопасности, — все так же весело сказала Жильцова. — А ты, Рубенчик, не шарь взглядом по Розиному бюсту. Пока дело не закончено, никаких подкатов. Знаю я тебя.
Все засмеялись, а Роза покраснела. Она тоже заметила, что черноволосый (он был очень, очень ничего) не сводит с нее глаз.
— Ладно, ребята, катитесь. Михалыч, можешь покемарить. В машине.
Когда троица вышла, товарищ капитан сказала, уже без улыбки:
— Я тебе свою гвардию показала, чтоб ты знала: они всегда рядом. Если что — придут на помощь. Спасут.
— От кого? От этой старухи? — удивилась Роза. — Да что она мне может сделать?
— Ты даже не представляешь себе, что она может сделать. Если то, что в нашем досье, правда.
Глаза товарища Жильцовой, только что строгие, снова залучились смешливыми искорками. Поразительно все-таки, как быстро менялось выражение этого красивого лица.
— Как порозовела-то, когда Рубен на твои сиськи пялился! Ты что, девица? Ну и дура. Во-первых, отказываешь себе в одной из лучших радостей жизни. А во-вторых, не владеешь главным женским оружием. Оно тебе очень пригодится, если пойдешь по нашей линии. А чутье подсказывает мне, что это только начало нашей совместной работы. Ничего, Былинкина. Я тебя этой науке обучу. Как и многому другому. Учеба, обещаю, будет интересной.
Подмигнула. Роза ощутила щекочущее волнение под ложечкой — как перед спуском с крутой горы на лыжах. И жизнь хороша, и жить хорошо!
Сжала губы, чтобы не расплылись в улыбке. Сдвинула брови.
— Какие будут приказания, товарищ капитан госбезопасности? Что мне делать дальше?
— Находись в гостинице, в комнате для гидов. Не отходи от телефона. Что бы американке ни понадобилось, исполняй. Будь приветлива, услужлива, мети хвостом. По программе у вас что?
— Обзорка, потом на речном трамвае — «Пять новых мостов через Москву-реку». С посещением Речного вокзала. Как вариант, по желанию, — ВДНХ.
— Вряд ли гражданку Ларр интересуют красоты советской столицы. Ничего. Скоро узнаем, чтó ее интересует. И за второй, за мулаткой, тоже приглядывай. Она может оказаться не просто служанкой. Всё, Былинкина, топай. Возвращайся на боевой пост.
*Like mother, like son — Яблоко от яблони (англ.)
