Леонид ПарфёновЛиквидация кулачества как класса
В результате «сплошной коллективизации», по мнению властей, создано «самое крупное сельское хозяйство в мире». Покончено с кулаком и вообще с единоличником, колхозник превратился в «центральную фигуру социалистического земледелия». 60 лет, до конца строя, продлится в стране продовольственный кризис.
Власть больше не ищет «союза с мужиком» — крестьяне, абсолютное большинство населения страны, рассматриваются как средство для достижения цели, а то и как препятствие на пути к ней. В ноябре 1930-го принято постановление Политбюро «Об усилении налогового нажима на явно и скрытно кулацкие элементы». «Скрытными» чаще всего оказываются середняки. Теперь единоличные крестьянские хозяйства с доходом 500–700 рублей должны будут отдать казне до 90% средств, а при доходе 700–1000 рублей — 120%. Декабрьский 1930 года пленум ЦК повышает «директивы по контрольным цифрам» — в новом году колхозы должны составить преобладающее большинство сельхозпроизводства. Обобществление вместе с землей личного инвентаря, скотины и даже домашней утвари впредь не будет считаться «перегибами».
Уже зимой результаты нового хозяйствования сказываются в животноводстве. После выполнения «любой ценой» плана хлебозаготовок 1930 года начался падеж колхозного скота от бескормицы и нерадения. 16 января 1931-го в переписку со Сталиным вступает Михаил Шолохов — единственный видный советский деятель, живущий на селе, в родной станице Вешенская: «Положение в районах б. Донецкого округа без преувеличения — катастрофическое». Автор уже прогремевших на всю страну двух томов «Тихого Дона» подробно пишет про угрозу «безлошадности» — это казачьего-то края! В «Новопавловском колхозе из 180 лошадей <…>113 подохло», в колхозе «Красный маяк» «ездят только на четырех», поскольку «лошади не в состоянии дойти до водопоя, лежат». Непредставимо — на чем по весне пахать и сеять:
По слободам ходят чудовищно разжиревшие собаки, по шляхам валяются трупы лошадей. А ведь зима не дошла и до половины.
Впредь такие отчаянные послания писатель будет отправлять вождю регулярно.
Всего за коллективизацию поголовье лошадей в СССР ополовинится, коров и свиней — сократится на 40%, овец и коз — более чем на 60%. Не желая сдавать скотину в общественное стадо, крестьянин ее скорее зарежет. А где «крупный и мелкий рогатый» разрешат держать на личном подворье, там его не раз будут насильно забирать для выполнения колхозного плана мясозаготовок. По сравнению с нэпом примерно вдвое сокращается среднедушевое потребление мяса и масла, и повсеместное общедоступное снабжение ими останется с тех пор неразрешимой советской проблемой (см. в т. ч. «Всесоюзная карточная система», 1931; «Догнать и перегнать Америку», 1959; «Расстрел в Новочеркасске», 1962; «Дефицит колбасы», 1972; «Продовольственная программа», 1982).
Классовая борьба с кулаком перерастает в 1931-м в гражданскую войну. Право высылки раскулаченных с 1 февраля предоставлено местным властям. Репрессируют с перерывом на сев и до 11 сентября — чтобы потом, кто останется, урожай убирали. Земля и имущество ссыльных поступают в «неразделимый колхозный пай». 20 марта Политбюро в постановлении «О кулаках» поручает «устройство кулацких поселков тысяч на 200–300 семейств под управлением специально назначенных комендантов». Вчерашних хлеборобов России и Украины отправляют в самые непривычные для них условия, и за счет ссыльных население, например, севера Западной Сибири вырастает втрое. Считается, что на новых местах раскулаченных займут на тяжелых работах: в рудниках, на лесозаготовках, торфоразработках. Но «трудоустроить» их толком не могут — наказание важнее дела, условия жизни и вовсе нестерпимые. В Енисейск (Восточная Сибирь), по рассказам горожан, «наслали тысячи семейных крестьян, набили ими дома, дают 300 г хлеба взрослым и 200 детям, и больше ничего, даже кипятку не дают». Чаще селят в бараках или велят копать землянки. Смертность, особенно детей и стариков, ужасающая. ОГПУ винит в непорядках хозяйственные органы, и раскулаченных передают чекистам. По данным их ведомства, в 1930–1931 годах депортировано 2 млн членов кулацких семей, это впятеро больше народа, чем содержалось тогда во всех лагерях. На 1931-й приходится пик переселения в города — 4 млн человек: землекопов на ударные стройки принимают и без документов. Вообще же число беглых от коллективизации будут оценивать в 12 млн селян.
Июньский пленум ЦК 1931 года подводит итог: «Завершена коллективизация в основных зерновых районах». Там ею «охвачено» 85% хозяйств, 90% земель, и колхозы растут дальше. Раз деревня — госсектор, она обязана выполнять любой госплан. Задания по хлебозаготовкам с неполного 1 млрд пудов в самом удачном 1930 году повышены до 1,5 млрд пудов. Однако в 1931-м и 1932-м соберут худшие урожаи последних лет. Потом вал несколько поднимут, расширяя посевы. Тем очевиднее колхозная неэффективность: при сотнях тысяч тракторов (см. 1933) и прочей техники, пришедшей на село, сбор зерна с гектара до войны так и не достигнет уровня 1913 года: в среднем 7,37 центнера против 8,6. В это время в бывшей провинции Российской империи — земледельчески неблагоприятной Финляндии урожайность вырастет почти вдвое — до 16,5 центнера.
По оценке Шолохова, за 1931 год даже в его черноземном колхозе «Вешенский» выдали «полуголодную норму» — 8,5 пуда зерна на едока. И еще к весне пятую часть отберут на «обсеменение» – иначе сеять нечего. Это грозит деревне уже катастрофой (см. «Голодомор», 1933).
