МОЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРЕМИЯ. ВЛАДИМИР ГАТОВ

ЛУКОВКА ИСТОРИИ

Однажды жена говорит успешному советскому историку Борису Тумаркину: «Знаешь, я потрясена. Ты мне каждый раз открываешься с новой стороны. Будто луковку чистишь». Когда Тумаркин волею судьбы и краха СССР становится голливудским сценаристом, он понимает, что таким же образом строится кино: «Старый принцип, когда на экране ты видишь одно, а потом тебе выкладывают реальную историю и снимают шелуху, как с луковицы, слой за слоем». 

Именно такое впечатление производит и роман Владимира Гатова «Краткий курс» (Израиль: Книга Сефер. 2024), в котором Борис Тумаркин является главным героем. Трудно вспомнить произведение, написанное в последние несколько лет на русском языке, в котором многослойность и многолинейность достигали бы такого масштаба. И охват событий соединялся бы с такой ненарочитой продуманностью тысяч деталей, сюжетных и образных. И историческая информация, не предполагающая, прямо скажем, массового интереса, потому что она относится к истории позабытых КПСС и Коминтерна, - создавала бы впечатление захватывающего триллера, дополняемого к тому же мистическими нотами. 

Мистические мотивы, кстати, написаны с такой безупречной виртуозностью, что их не вдруг и заметишь. Так, например, на похороны деда является некий неприятный старичок, о котором Тумаркин вскользь замечает в разговоре со знакомым: «Сталинский стервятник, автоматчик партии. Мало того, это бывший главред «Вопросов философии», снятый с должности за плагиат – уникальный случай в истории советской науки. Академик Митин его фамилия. Тот самый, о котором Сталин сказал: «Звезд с неба не хватает, но технику нашего дела знает хорошо». – А что тут такого удивительного? Митин и Митин. – А то, что он уже умер в прошлом году. Умер и похоронен на Новодевичьем кладбище. На сегодняшний день – типичная сталинская падаль, в общем! Привет из прошлого. Ума не приложу, с чего это он к деду явился на похороны!».

Начинается же вся эта головокружительная история по-советски буднично: 1970-е годы, Москва, молодой Борис Тумаркин подбрасывает своему приятелю тамиздат, чтобы приятель этот освободил для него место в желанной аспирантуре. Делает он это абсолютно спокойно, рассудив, что никаких репрессий, кроме потери приятелем возможности попасть в аспирантуру, его действия не вызовут, ему же самому это место гораздо нужнее, так как способности его несравнимо выше, чем у конкурента. После того как перед читателем слой за слоем разворачивается история тумаркинского деда, урожденного американца Лютера, закончившего жизнь советским академиком по имени Иона Крикулевич и проделавшего этот долгий путь через длинную череду политических убийств, которые он осуществлял по всему миру по заданию советских «органов», - трудно не заметить, что все свои преступления дед совершал с той же бестрепетностью, с которой его  внук добыл себе место в аспирантуре. При этом кровной связи между Лютером-Крикулевичем и его внуком на самом деле нет: происхождение отца и матери Бориса Тумаркина гораздо более необычно, чем можно предположить в начале, когда мальчик Боря, «роясь в библиотеке деда, достал Малую Советскую энциклопедию 1929 года и стал читать параллельно с учебником. И зачитался. Оказалось, что в истории партии столько тайн и загадок, что никакой «Библиотеки приключений» не надо».

Вообще, эта мысль - об истинной подоплеке того, что поверхностное сознание склонно считать совпадениями, - возникает в романе не однажды. «Понимаете, - говорит вооруженный разнообразной исторической информацией сценарист Тумаркин, - нам кажется, что мы субъектны, раз совершаем поступки и с нами что-то происходит. Но что, если то, что с нами происходит, на самом деле кем-то придумано – кем-то, для кого мы не субъект, а объект? Тогда получается, мы и то, и другое одновременно. Мы определяем что-то в жизни других, но и в нашей жизни кто-то откуда-то все определяет. Значит, все равно, что мы делаем, потому что мы делаем лишь то, что кем-то придумано для нас. Так это устроено. А значит то, что мы считали свободой выбора, следствие чьего-то замысла, баловства или игры».

Кто этот «кто-то», определяющий жизненные траектории героев романа? Бог? Или Сталин? Неопрятный советский философ Портнягин, возникающий в «Кратком курсе» так, как возникают в нем многие персонажи - однократным прикосновением кисти к подстмодернистскому полотну этого реалистического по повествовательной манере романа, - говорит Тумаркину, что «Сталин был не вождь, не тиран, не злодей, и не отец народов, а в первую очередь сочинитель, и что главную книгу – «Краткий курс» – он закончил, как роман, словом «конец». Сталин еще в юности понял: самое главное – власть над историей, а власть над историей, это когда ты не следуешь за историей, и не являешься частью истории, а сочиняешь историю и сам решаешь, какое место в ней занимают различные личности и факты. В «Кратком курсе» фатальность и масштаб трагического подняты на небывалую высоту. И вот еще на что обратите внимание – тут мы имеем настоящую трагедию, в которой гибнет хор. – Вы говорите о миллионах, загубленных во имя надуманной политической доктрины? Но разве это не подобие того, что придумал Бог, создавший мир, в котором жизнь – всего лишь болезнь со стопроцентной летальностью. Смерть неизбежна, что делает жизнь бессмысленной, причем персонажи наделены способностью это осознать. Безжалостно придумано, да и воплощено без сентиментов. Но посмотрите с точки зрения искусства. Кто сказал, что искусство должно радовать слух или глаз? Скорее, наоборот. Творцу к лицу отстраненность. Тогда, если мы любим Бога, почему бы нам не любить и Сталина? Было бы только логично. Впрочем, и Сталин, и Бог не нуждаются в нашей любви. Да и какого творца волнуют чувства, испытываемые персонажами?».

Нью-Йорк и вся Америка, Северная и Южная, франкистская Испания, и уничтожаемая Голодомором Кубань, и сталинская Москва, и Москва брежневская, андроповская, горбачевская («– Перестройка есть, и гласность есть, а поесть совершенно нечего, – сказал ему большой человек, такой большой, что Тумаркина раньше к нему бы и близко не подпустили. А тут они сидели рядышком за столом, вели интересный разговор и благополучно закусывали. – Нам последствия еще не видны, потому что мы находимся внутри процесса. Будто по склону скользим в начале снежной лавины – едем себе к обрыву на заднице. Горбачев ведь, он может и искренний, но крайне неумный человек. Будто ребенок – стащил у взрослых спички и чирк-чирк. А то что бензином полито вокруг, ему без понятия»), и Голливуд 2000-х, и сельва с наркотическими цветами, и что только не - таковы локации этого грандиозного романа, таков, говоря киношным языком, его сеттинг. Мир кинопроизводства отлично Владимиру Гатову известен, это заметно и по описанию процессов, и по множеству точных и остроумных замечаний, рассыпанных по всему роману. Например, когда в 1998 году Тумаркин пишет в Голливуде сценарий об Арманде Хаммере («Я вовсе не стремлюсь поженить байопик с триллером. Оно так сложилось само, исторически. Потому что вся история коммунизма – это сплошной криминальный триллер. Коминтерн, понимаете, это же мафия. Там за что ни потяни, вытащишь или утопленный труп, или мешок с наворованными деньгами») и коллега, которой хочется все укрупнить и углубить, сделать, как учили, заявляет, «что его персонажи лишены характеров, что им не хватает достоверности, психологической глубины и что за их поступками не просматриваются мотивы», - Тумаркин ей отвечает: «Мэнди, ну какие мотивы? Что там углублять? Чего укрупнять? Главный отдает приказ, исполнители торопятся исполнить – какие мотивы? Тигр убивает без всякого мотива просто потому, что может. А шакал без мотива вертится вокруг, стараясь урвать кусок. Ты думаешь, он мечтает стать тигром? Нет, он не хочет остаться голодным».

Истории, каждая из которых может стать основой блокбастера, подарила Тумаркину судьба: однажды в юности, роясь в утильсырье в поисках выброшенных книг, которые можно было бы продать, он обнаружил коленкоровые тетради, в которых на четырех языках вел свой тайный дневник бывший член коллегии Наркомфина, магистр математики Дерптского университета, а потом служащий бухгалтерии Константин Мартынович Линде. Таким образом в руках Тумаркина, кроме преинтереснейшего пересказа слухов («В очереди вчера говорили, что Крупской выделены специальные часы для посещения мавзолея. Она приходит, ей ставят у саркофага стул, и она там сидит отведенное время, рассказывая новости, делясь сокровенным, жалуясь – то рыдая, то смеясь, как сумасшедшая. Вот такие слухи распространяют враги советской власти! Отправил об этом сообщение в Органы. Ведь несознательные граждане могут черт-те что подумать, что мавзолей, например, филиал преисподней, подземное хранилище грибницы, разветвленной пуповины, впитавшейся в нашу плоть. И это подполье, и склеп, и вдова с выпученными базедовыми глазами... которая рыдает и хохочет у гроба замаринованного Кощея–царя. Мертвечина, притворяющаяся жизнью. В общем, я, как советский человек, сигнализировал, а дальше пусть Органы разбираются»), оказывается огромный и подробный рассказ о преступлениях чекистов в СССР и за границей - его будущий сценаристский багаж. Кровавый багаж, который не принесет счастья ни ему, ни тем, кто через него с этими историями соприкоснется. Как не принес он счастья тем, кто эти истории творил в жизни…

Да иначе и быть не могло. Как ни хотел Борис Тумаркин написать в  книгах и в сценариях собственную историю компартии, реальная ее история оказалась страшнее всего, что могло бы создать человеческое воображение. И, главное, она не закончилась, эта реальная история, она по всему миру проросла в людях так, что сделалась их сущностью. И уйти от нее можно только в черной остроносой лодке, в которой старик-перевозчик в финале романа «Краткий курс» доставляет Тумаркина «на ту сторону»…